Бети и Амар

- Ох и страшно же они выглядят с этой их белой кожей… - Это только снаружи, душой они совсем чёрные… Из анекдота Здесь, впрочем, не до смеха: и в этом распространенном заключении африканцев о бледнолицых, и в самом фильме Сиджа. В моем восприятии, повествование сугубо драматическое; а уж сколько в нем «фантастики» или «фэнтези», ведает только Бети. Но обо всём по порядку. Энди Сидж родился в Кении в семье белых, много кочевал с родителями по странам Африки, жил в Европе, киноискусству учился в Канаде. Средства на реализацию ...своего первого кинопроекта собрал по евроценту со всего мира, а главную героиню встретил случайно в Аддис-Абебе. О ней — Хивот Асрес — следует сказать отдельно. Всё, что в американском кинематографе являлось бы неприемлемым для чернокожей девушки в главной роли — далеко не совершенные черты лица, отсутствие профессионального актерского опыта, поверхностное знание европейской культуры — в проекте Сиджа обрело несомненные преимущества. Асрес не пришлось играть свою героиню, ей достаточно было прочитать сценарий, чтобы она предстала перед нами трепетной антилопой геренук, гонимой пожарами войны и охотниками. В ней всё естественно: трогательная застенчивость африканских девушек, непредсказуемость отдельных телодвижений, походка, даже трепет ресниц; и особенно — взгляд, не отравленный роскошью европейской цивилизации и неискушенный вниманием оператора. А теперь к действию. Завязка: юная эфиопка Бети бежит от непоказанных нам ужасов войны (на это мы и так насмотрелись); бежит из какого-то неназванного городка в саванну, к живущему особняком деду. Но демоны насилия и разрушения, всегда кишащие и на периферии людского безумия, не оставляют в покое измученную девушку в ее новом хрупком укрытии. Дальше Бети бежать некуда; она остается одна: еще не до конца растерзанная, но обреченная. Не тратя драгоценную влагу на слезы, молча всматривается в иссушенную солнцем равнину, ожидая оттуда прихода то ли смерти, то ли Спасителя. То, что Сидж выбрал именно Эфиопию для реализации своего проекта, думаю, не случайно. Здесь, не греша перед историей, можно было показать не только борьбу черного и белого в душах героев, и не только яростное столкновение двух цивилизаций, разделенных на черное и белое в обратном значении к цвету кожи их народов, но и намекнуть на уничтожение одним христианским миром другого. Причем более молодым более древнего. И ведь что любопытно: не только христианство пришло в Эфиопию на несколько веков раньше, чем в Европу, но и сам уровень культуры и искусств в ту пору здесь был несравнимо выше европейского. Когда на северо-востоке Черного континента и современной Эфиопии цвёл город Аксум, поражавший своим великолепием даже видавших виды византийцев, большая часть Европы являла собой смердящий скотный двор, на котором мерилом искусств была аккуратно отрубленная голова соседа, а распространенным подарком любимой «на восьмое марта» служил изящный гребешок для вычесывания вшей. Много позже, когда европейцы добрались до Африки не в составе отдельных купцов, а в составе армий, они стали превращать в скотный двор то, что считали недостойным величия белого человека. И недоброй памяти двадцатый век не исключение. Посланники «просвещенной Европы» — итальянские фашисты — щедро поливали землю древнейших христиан из всех видов оружия, не гнушались и отравляющими газами, а в 1937 году свалили знаменитую Аксумскую стеллу возрастом в 1700 лет, распилили ее и вывезли в свою столицу: видимо, воспитанные на лучших образцах эпохи Возрождения, являлись истинными ценителями и древнего искусства. Но я чуточку отвлекся. Поговорим теперь о развитии сюжета. Как бы ни берегла свои слёзы Бети, за водой иногда приходится ходить. И не во двор с колодцем, а к небольшой лужице вдали от лачуги. И хотя её стены не являются надежным укрытием от опасностей окружающего мира, они все-таки создают некоторую иллюзию защищенности, в то время как поход за водой равен для нее пути солдата, тайком выбирающегося из осажденной крепости набрать флягу в пограничной реке. И в такие минуты — когда нужно обязательно что-то сделать независимо от нависшей угрозы — мозг человека зачастую включает некую защитную функцию, уводящую сознание от близкой опасности и рождающую спасительные фантомы. Вот и Бети в одну из своих вылазок вдруг встречает нечто совершенно необычное. Но кого, «урну с водой уронив», встретила Бети? Нет, я совсем недоволен определением Амара, данным ему тут в синопсисе фильма. Разве режиссер уверенно показывает его пришельцем из космоса? Напротив, он делает всё возможное, чтобы исключить однозначность трактовки природы этого персонажа. Не знаю, как его видит Бети, но я нахожу Амара ангелом ее утомленного горестями сознания; ангелом весьма необычным в каноническом понимании такого посланника, но в своем образе и действиях весьма близким как душевному хаосу самой героини, так и желанию превратить этот хаос в подобие доброй сказки. Но почему Амар имеет столь необычный вид для самой Бети? У него белая кожа, тогда как в христианской Африке ангелы чаще изображаются чернокожими; у него вовсе не ангельские, а «вампирские» зубы (наверное, все белые обладают клыками хищника); он не знает ее языка (разве белые знают этот язык?)… Может быть, в сознании девушки, находящейся с одной стороны в постоянном страхе прихода белых чудовищ, а с другой — в страхе насилия со стороны своих соплеменников, смешались образы того, кто мог бы стать её заступником… Но даже ангелы, тем более воображаемые, не могут предотвратить появление монстра, за которым стоит убийственная сила европейского прогресса. Он идет в резком контрапункте «своей» музыки, прихрамывая, как дьявол, на одну ногу и пряча лицо под страшными бинтами. Близится кульминация фильма…. Только я не стану вам рассказывать, содержание в этой части; не стану обсуждать и вариативность развязки и концовки — вдруг вы еще ничего не видели. Но обязательно скажу о художественном исполнении этой работы, порадовавшей меня не только уверенным самостоятельным почерком, но и его искренностью. Движения камеры вольны, но не вызывают ощущения разболтанности и несогласованности в рисовке конкретных сцен. Постоянная игра с цветом не утомляет глаз: она образует концептуальный каркас, соответствующий внутренней динамике повествования, и не базируется только на прямых аллегориях. Местами резкий и контрастный монтаж не оставляет чувства нагромождения кадров. Музыкальный ряд не призван усилить драматичность сцен: это рядовые краски пространства действия. Главное: стиль Сиджа не вызвал у меня подозрений в желании режиссера насытить своё творение оригинальными «фестивальными» приемами — они рождены не в муках творчества, но в радости созидания. Не пропустите этот фильм. Пусть вы не узнаете ничего принципиально нового о красках наших душ и многоцветье нашей жизни, но, быть может, как и я порадуетесь удачному дебюту молодого режиссера.Скрыть