Бойня блюющих куколок / Погибшие в блевотине

Вы хотите узреть самый настоящий Ад? Увидеть нечто столь запредельное и невыразимое, что любой ночной кошмар будет подобен невинной детской сказке? Утвердительный ответ предполагает многое и поэтому сейчас перед Вами будет разворачиваться дикий и кровавый хаос из рыхлых тел молодых (и не очень) проституток, которые в прямом смысле захлебнутся в обилии самых неприятных выделений тела. Как собственных, так и чужих — гулять так гулять. В кадре — уродливые, искаженные гримасами невыносимой боли, женские лица, с размазанной косметикой,... с блуждающим в никуда взглядом пустых, ничего не выражающих глаз с окаменевшими чёрными зрачками. Агония человеческой ничтожности. Резкая смена плана — неудержимые потоки рвоты, вперемешку со слизью и кровью, сочащийся из ороговевшего от постоянных избиений эпителия смрадный пот, жирные грязные тела, купающиеся с оргиастическим сладострастием в собственных и чужих телесных выделениях. Кошмарные прелюдии. Очередная ломка кадра — крупный план, медленная расфокусировка — заливаясь густым багровым дождём крови, корчась в болезненных конвульсиях, человеческое лицо буквально растворяется, лишаясь скальпа. Дурманящий запах свежей крови бьёт в нос, ударяет своей терпкой сладостью, но это лишь начало. Но что присутствует вне этих нелицеприятных кадров? Кажется, что столь с наслаждением демонстрируемое кровавое месиво, испачканное для вящей мерзости максимальным количеством рвоты, отрицает вообще любые предпосылки не то что к предыстории, но даже к внятному нарративу. Минимизировав внутреннее, притаенное, лишь упомянутое вскользь перед тем как экран зальется кровью, спермой и прочей нутряной начинкой, Валентайн упирает на сугубо внешнее, обессмыслив нарратив в угоду всему дионисийскому, хтоническому и в сущности нигилистически отрицающему любые рамки обыденного кинематографического пространства. То есть назвать «Бойню блюющих куколок» фильмом тяжелее всего, так как режиссером попраны все основы киноязыка; его бесхитростный вокабуляр обсценен, антикультурологичен за счет тотального диктата гуро. Всеобщая смерть кинематографа произошла именно здесь, на фоне десадианской резни, сублимировавшей хаос в нечто не поддающееся никакому осмыслению. Креативность или психотика, революционность или ничтожность — бескомпромиссность мнений вокруг сего кинематографического выродка всего лишь подчеркнула тот факт, что «Бойня блюющих куколок» довела эстетику хоррора до тотальной низменности; это фильм-перевертыш, в котором от искусства ужаса не осталось ни искусства, ни ужаса, а сартровское понятие отвращения, социальной «тошноты» стало настолько физиологически зримым, что фильм в итоге лишь дико кривозеркалит той таящейся в недрах маргинального междумирья реальности, что она срастается плотью своей с вощеной лощенностью показного «большого мира». Проститутствующий расчлен от недосатаниста Валентайна играет адом в ещё больший ад, что существует на задворках общества, сводя весь экстремальный и экстремистский метанарратив к тривиальным десяти заповедям, нарушать которые, само собой, чревато. Та кинематографическая эстетика, на которую опирается в своём скандальном режиссерском дебюте «Бойня блюющих куколок» 2006 года некто нарекший себя Люцифер Валентайн, по сути своей столь очевидно иррациональна и экстремальна, что нуждается в определённых интертекстуальных прояснениях, без которых это отчасти лубочное вомитопорно будет восприниматься как исключительно неадекватная провокация, истинная цель которой не то что неясна, но и совершенно непонятна. Очистившись от шелухи чрезмерной выразительности, «Бойня блюющих куколок» кажется эдакой весьма нетривиальной попыткой передачи языка венского акционизма и ситуационизма на не лишенный нарочитой абстрактности язык радикального gore и извращенного порно. Доведя эстетику кровавейших акционистских дивертисментов до уровня абсурда, Люцифер Валентайн тесно увязывает своё творение как с японской манерой кинематографической трансгрессии, непрямо отсылая к агрессивно-перверсивным кунштюкам Шодзина Фукуи и Тамакичи Анару, их, впрочем, не превзойдя, так и с европейскими психоделическими шмурдяками Берроуза, Пи Орриджа и Monte Cazazza, ведь в общем-то кардинальных различий между псевдодокументальной дилогией «Настоящая кровь» и всей трилогией Валентайна практически нет. А значит нет и особой ценности по гамбургскому счету даже для андеграунда; неприкрытый анархизм Валентайна становится патологически инфантильным, а кроваво-сексуальный кошмар отдельно взятой проститутки из опустившихся институток вызывает во рту кислый привкус гаженной вторичности, преподнесенной в эстетике хтонически изощренного и хронически извращенного понимания самого шаблонного жанра из всех существующих.Скрыть

Меня могут считать ненормальным психом, извращенцем и садистом, потому что мне понравился фильм, создатели которого, наверно, добивались обратного. Я понимаю, что с моим мнением согласится меньшинство людей (может, вообще никто не согласится), но после просмотра я остался довольным по ряду причин. «Бойня блюющих куколок» — первая часть шокирующей, но довольно оригинальной трилогии «Vomit Gore», прославившейся психоделической расчленёнкой и морем блевотины. К тому же, это дебют и амбициозный проект андегаундного режиссёра последни...х лет Люцифера Валентайна. Снятый за скромненькие 100 000$, фильм получился качественным и воистину дьявольским. Пожалуй, я начну с причин, которые дали мне повод высказаться положительно об этом фильме ужасов: 1) Создатели добились своего! Фильм получился мрачный и жуткий, и всё благодаря стараниям режиссёра. Создавалось ощущение, что создатели работали тщательно над каждым кадром (может быть, так всё и было), ведь каждая сцена была пропитана гнетущей атмосферой, а это очень важно. 2) Смысл. Да, многие скажут, что у такого фильма нет смысла, и нет причин искать его. Но так могут сказать только глупые, ведь смысл «Бойни..» прост до неузнаваемости, и заметить его не сможет только несмышлёный ребёнок. «Проституция — это очень плохо.» — вот и вся идея, вокруг которой крутится эта кровавая вакханалия. 3) Монтаж, звук и визуал. Вот что-что, а монтаж, звуковые эффекты и сама картинка — это отдельная история, так как над ними, наверняка, трудились больше, чем над самими съёмками. Резкая смена кадров, жуткое звуковое сопровождение, еле слышный фоновый грохот и необычный визуальный эффект в виде постоянно мигающего света — главные атрибуты фильма, сделавшие его таким атмосферным. Те, кто ругают «Бойню…» за всё, что я перечислил, наверно, не осознают, что без этих самых эффектов фильм выглядел бы сыро и скучно, и вот тогда он был бы больше похож на кровавую бессмыслицу. Самое главное, что резкие смены одной сцены другой создают ощущение, что это не фильм, а чей-то страшный сон, записанный на плёнку. 4) Красивая и безумная Амеара ЛаВей, любимица Люцифера Валентайна и главная героиня всей трилогии. Её искренняя актёрская игра и великолепные монологи (отдельное спасибо Валентайну за сценарий) придают фильму некую драматичность. Девушка настолько душевно рассказывает о своих страшных жизненных ошибках, что ей хочется верить с особым сочувствием. Амеара ЛаВей — единственная актриса, на которой держится вся трилогия. Остальные актёры тоже не плохи, но они отходят на второй план по причине своей недостаточной раскрытости. Единственное, что меня слегка смутило — это крайняя затянутость некоторых сцен. Например, сцена с выковыриванием глаз: она длилась около 8-минут, если я не преувеличиваю, и это выглядело крайне нудно, нежели шокирующе. Или сцена с самоубийством в ванной: придётся долго наблюдать за медленной смертью девушки под водой. Но этот минус весьма незначительный. И не надо ругать фильм за насилие и блевотину. Серьёзно, чего вы ожидаете от киношки с названием «Бойня блюющих куколок»? Милую и поучительную историю? Ах да. По сравнению с «Выблеванной жертвой» и «Тошнотной камерой медленных пыток» — этот фильм не такой уж и жестокий и откровенный. 9 из 10Скрыть

Вы хотите узреть самый настоящий Ад? Увидеть нечто столь запредельное и невыразимое, что любой ночной кошмар будет подобен невинной детской сказке? Утвердительный ответ предполагает многое и поэтому сейчас перед Вами будет разворачиваться дикий и кровавый хаос из рыхлых тел молодых (и не очень) проституток, которые в прямом смысле захлебнуться в обилии самых неприятных выделений тела. Как собственных, так и чужих — гулять так гулять. В кадре — уродливые, искаженные гримасами невыносимой боли, женские лица, с размазанной косметикой,... с блуждающим в никуда взглядом пустых, ничего не выражающих глаз с окаменевшими чёрными зрачками. Агония человеческой ничтожности. Резкая смена плана — неудержимые потоки рвоты, вперемешку со слизью и кровью, сочащийся из ороговевшего от постоянных избиений эпителия смрадный пот, жирные грязные тела, купающиеся с оргиастическим сладострастием в собственных и чужих телесных выделениях. Кошмарные прелюдии. Очередная ломка кадра — крупный план, медленная расфокусировка — заливаясь густым багровым дождём крови, корчась в болезненных конвульсиях, человеческое лицо буквально растворяется, лишаясь скальпа. Дурманящий запах свежей крови бьёт в нос, ударяет своей терпкой сладостью, но это лишь начало. Но что присутствует вне этих нелицеприятных кадров? Кажется, что столь с наслаждением демонстрируемое кровавое месиво, испачканное для вящей мерзости максимальным количеством рвоты, отрицает вообще любые предпосылки не то что к предыстории, но даже к внятному нарративу. Минимизировав внутреннее, притаенное, лишь упомянутое вскользь перед тем как экран зальется кровью, спермой и прочей нутряной начинкой, Валентайн упирает на сугубо внешнее, обессмыслив нарратив в угоду всему дионисийскому, хтоническому и в сущности нигилистически отрицающему любые рамки обыденного кинематографического пространства. То есть назвать «Бойню блюющих куколок» фильмом тяжелее всего, так как режиссером попраны все основы киноязыка; его бесхитростный вокабуляр обсценен, антикультурологичен за счет тотального диктата гуро. Всеобщая смерть кинематографа произошла именно здесь, на фоне десадианской резни, сублимировавшей хаос в нечто не поддающееся никакому осмыслению. Креативность или психотика, революционность или ничтожность — бескомпромиссность мнений вокруг сего кинематографического выродка всего лишь подчеркнула тот факт, что «Бойня блюющих куколок» довела эстетику хоррора до тотальной низменности; это фильм-перевертыш, в котором от искусства ужаса не осталось ни искусства, ни ужаса, а сартровское понятие отвращения, социальной «тошноты» стало настолько физиологически зримым, что фильм в итоге лишь дико кривозеркалит той таящейся в недрах маргинального междумирья реальности, что она срастается плотью своей с вощеной лощенностью показного «большого мира». Проститутствующий расчлен от недосатаниста Валентайна играет адом в ещё больший ад, что существует на задворках общества, сводя весь экстремальный и экстремистский метанарратив к тривиальным десятии заповедям, нарушать которые, само собой, чревато. Та кинематографическая эстетика, на которую опирается в своём скандальном режиссерском дебюте «Бойня блюющих куколок» 2006 года некто нарекший себя Люцифер Валентайн, по сути своей столь очевидно иррациональна и экстремальна, что нуждается в определённых интертекстуальных прояснениях, без которых это отчасти лубочное вомитопорно будет восприниматься как исключительно неадекватная провокация, истинная цель которой не то что неясна, но и совершенно непонятна. Очистившись от шелухи чрезмерной выразительности, «Бойня блюющих куколок» кажется эдакой весьма нетривиальной попыткой передачи языка венского акционизма и ситуационизма на не лишенный нарочитой абстрактности язык радикального gore и извращенного порно. Доведя эстетику кровавейших акционистских дивертисментов до уровня абсурда, Люцифер Валентайн тесно увязывает своё творение как с японской манерой кинематографической трансгрессии, непрямо отсылая к агрессивно-перверсивным кунштюкам Шодзина Фукуи и Тамакичи Анару, их, впрочем, не превзойдя, так и с европейскими психоделическими шмурдяками Берроуза, Пи Орриджа и Monte Cazazza, ведь в общем-то кардинальных различий между псевдодокументальной дилогией «Настоящая кровь» и всей трилогией Валентайна практически нет. А значит нет и особой ценности по гамбургскому счету даже для андеграунда; неприкрытый анархизм Валентайна становится патологически инфантильным, а кроваво-сексуальный кошмар отдельно взятой проститутки из опустившихся институток вызывает во рту кислый привкус гаженной вторичности, преподнесенной в эстетике хтонически изощренного и хронически извращенного понимания самого шаблонного жанра из всех существующихСкрыть