Творчество талантливого молодого румынского режиссера Раду Жуде мало знакомо отечественному зрителю. Тем более обидно, что на его наиболее известную (благодаря берлинскому «Медведю») работу навешивают жанровые ярлыки, вызывающие полнейшее недоумение.
Насколько же извращено у современного зрителя понятие о комедии, если в сугубо драматическом полотне горчайшая ирония воспринимается им как комедийная составляющая действия?! И при чем тут «вестерн»? Даже не привязываясь к месту (Валахия, юг современной Румынии), какие черты вестерна находят здесь кинокритики? Путешествие конных всадников с пистолетом за поясом в реалиях глубинки 19-го века? Вестерн всё же подразумевает если не конфликт культур, то уж хотя бы вооруженную борьбу, и в первую очередь по «закону джунглей». У Жуде, напротив, всё повествование выстроено в пространстве незыблемого жизненного уклада героев фильма, а «униженным и оскорбленным» здесь априори не позволено даже рта открыть без соответствующего на то разрешения представителей высших каст. И о какой «модернизации румынских князей» идет речь в синопсисе на «КП» совершенно не понятно.
Не стоило бы обращать внимание на несоответствующие содержанию ярлыки, если бы за этим стояла лишь чья-то личная невнимательность или субъективность оценки. К сожалению, тенденция восприятия картин людского невежества, злобы и жестокости зачастую как только развлекательных, ныне приобрела массовый характер. На перепаханной (и истощенной) ниве кинематографа это печальное явление отражает существование не только бессчетного числа бессмысленных «крошилок», но и фильмов, прикрывающихся художественностью постановки и псевдофилософскими идеями ради демонстрации всё тех же пороков в коммерческих целях. Такие старательно сделанные, хорошо костюмированные, внешне замазанные «психологизмом» и «философией», но в своей сути совершенно пустые работы вроде «комедийных вестернов» братцев Коэнов или братцев Зеллнеров, как раз и приучают зрителя к шуточному восприятию самых отвратительных черт человеческого характера.
В противовес подобным ярмарочным дешевкам (дешевкам не по освоенному бюджету, ибо тут как раз всё наоборот), Жуде создает не столько проникновенную историческую зарисовку, сколько вневременную философскую притчу: притчу о преемственности поколений текущих и грядущих, их ответственности за содеянное, конфликте установленного порядка и совести. В своих последующих работах режиссер раскроет эти линии более откровенно, подняв на свет ныне весьма «неловкие» моменты из недалекого исторического прошлого Европы, но именно в «Браво!» сделана попытка осмысления природы духовной человеческой слепоты.
Картина Жуде не топорщится модным фестивальным «сеном»; нельзя говорить и о том, что весь путь зрителя, сопровождающего героев фильма, выстлан колючей соломой. Лишенная морализаторства и драматического аффектирования так же, как она лишена цвета и музыкального сопровождения, не спекулирующая на контрасте пейзажа и драматического действия, созданная без портретных ракурсов, картина Жуде невольно воспринимается как документальная хроника, снятая сторонним наблюдателем. Только фрагменты этой хроники настолько легко переплетены друг с другом, что составляют неделимое полотно, где каждая сцена создана художником, незаметно маскирующимся под участника действия.
В свою очередь, действия этого повествования штрих за штрихом создают картину не только и не столько рабства конкретного, сколько рабства тотального. Цыган — раб кого угодно; поп — раб невежества; законник — раб закона и долга; гулящая девка — раба нищеты и людского порока; боярыня — рабыня тела; боярин — раб своей злобы и общественного мнения. Рабство же физическое одних — отражение рабства духовного других. Но как бы страшно не было рабство первого типа, наиболее тяжелыми его формами оказываются именно те, которые подразумевают формальную возможность выбора при принятии ответственных решений.
Поминаемому в фильме Аристотелю, «научившему Александра Македонского читать Псалтырь», принадлежит высказывание: «По большей части будущее подобно прошедшему». Насколько эта максима применима к сравнению духовного мира современного человека и валаха 19-го века — решать зрителю. Нашедший же этот фильм «комедийным вестерном», подобным восприятием лишь подтвердит правоту древнегреческого философа без лишних доказательств.
Творчество талантливого молодого румынского режиссера Раду Жуде мало знакомо отечественному зрителю. Тем более обидно, что на его наиболее известную (благодаря берлинскому «Медведю») работу навешивают жанровые ярлыки, вызывающие полнейшее недоумение. Насколько же извращено у современного зрителя понятие о комедии, если в сугубо драматическом полотне горчайшая ирония воспринимается им как комедийная составляющая действия?! И при чем тут «вестерн»? Даже не привязываясь к месту (Валахия, юг современной Румынии), какие черты вестерна находят зде