Быть Астрид Линдгрен. Все комментарии

«Три повести о Малыше и Карлсоне» — одна из двух главных настольных книг моего детства. Давно уже пришло время узнать, каково это — быть Астрид Линдгрен, и мне даже немного стыдно, что делаю это только сейчас. И делаю это благодаря режиссёру Пернилле Фишер Кристенсен (это один человек, а не трое), снявшей фильм «Unga Astrid», который перевели как раз подходяще — «Быть Астрид Линдгрен». Пернилла, правда, не шведка, а датчанка, но из известной загадки мы знаем, что если в Швеции и есть что-то лучше чем в Дании, так это соседи. В городе Стокго...льме, на самой обыкновенной улице, в самом обыкновенном доме, в самой обыкновенной комнате, на самом обыкновенном стуле сидит старенькая бабушка всех детей мира Астрид Линдгрен. Комната загромождена мешками. Дети мира присылают ей письма, рисунки и даже магнитофонные записи. «Как у тебя получается так писать о детях? — спрашивает в письме какой-то мальчуган. — Ты же не ребёнок». История, рассказанная Перниллой, не даёт прямого ответа на вопрос, была бабушка ребёнком или не была. Скорее всего — да. Но прямо сейчас Астрид — 16-летний подросток с рыжими косичками, почти как у Пеппи, до появления которой на свет ждать ещё долгих 22 года. Она живёт в не очень бедной и не очень богатой крестьянской семье с мамой, папой, братом и двумя сёстрами, скучает в церкви и работает по хозяйству (сначала конюшня, потом дрова и только потом коровы). Она не Мисс Виммербю и не слишком востребована на танцах. За грамотность и фантазию её в шутку называют Сельмой Лагерлёф. За это же редактор местной газеты берёт её на работу. Сначала в офис на корректуру, новости и некрологи. Но время идёт, и вот Астрид Эрикссон делает свой первый репортаж с открытия железной дороги. «Астрид, почему в твоих книжках так много смерти? — спрашивает следующее дитя всего мира. — Мама Пеппи умерла, родители Мио тоже. Но я читаю и хочу жить». Хороший вопрос, мировой ребёнок, далеко пойдёшь. Интересно, что на него ответила писательница. Астрид повезло — все члены её семьи жили долго (и даже, кажется, счастливо). Её миновали настоящие трагедии, ничто не оставило гноящихся незаживающих ран. Но это ясно по её творчеству — лёгкому и озорному, не нужно ей было искать прощений и покаяний по мрачным углам воспоминаний. С трагедией на плечах домумучительницу не покурощаешь — во всяком случае, от души. А вот драма была. Что за жизнь без драмы, и, что важно в нашем случае — что за фильм без драмы? Редактор Аксель Блумберг, мужчина в солидном возрасте и сомнительном браке, считал Астрид ослепительной, талантливой, полной жизни и энергии. А много ли нужно крестьянской девушке, просиживающей юбки на танцах? Результат — полулегальный и несвоевременный малыш по имени Лассе. Чтобы избежать неприятностей, как гражданских, так и церковных, Астрид рожает сына в Копенгагене и оставляет его у временной матери до лучших времён. У мальчика две мамы: мама и Лассе-мама. Эта ситуация и становится драматической основой фильма Кристенсен. «В твоих книгах детям всё по плечу. Они борются до конца, — пишет следующий маленький умник. — В жизни я должен много чего делать. Иначе я не человек, а пустое место». Астрид Эрикссон (а фильм заканчивается незадолго до свадьбы с Линдгреном) — не герой и не мученик, она сама ещё ребёнок и только начинает свою борьбу за счастье. Без какого-либо плана и без помощи со стороны, полагаясь на свои очень скромные силы, терпя неудачи и подстраиваясь под обстоятельства. Этот фильм — настоящая северная драма, не слишком травматичная и не слишком яркая, в потёртых выцветших интерьерах. На дворе двадцатые годы — задолго до швецсоца; современные северные драмы происходят уже не в потёртых, а в практичных выцветших интерьерах. В этом фильме есть всё для конкурсной программы любого европейского фестиваля — бедный на события, но богатый на высосанные из пальца интерпретации сюжет, тусклый застиранный антураж, реалистичная камера и добротные актёрские работы (опытные любители творчества Звягинцева узнают в матери Астрид Веру из «Изгнания»). Признаться, в истории маловато остроты (для меня), и, если бы она не была о любимой писательнице моего детства, я мог бы заскучать. И, по-моему, удивительно, что «Быть Астрид Линдгрен» попал в обычный, широкий по нашим меркам прокат. «Бабушка любит с нами играть, хоть она и старая, — пишет в письме мальчик, видимо, слишком маленький для понимания основ вежливости. — Ты такая же. Ты всегда на стороне детей». Спасибо, бестактный малыш. Ты чётко и лаконично (хотя ещё не знаешь этого слова) описал причину, по которой нам, внукам всемирной бабушки, всё-таки интересно посмотреть на её самую обыкновенную жизнь с 16 до 23. Она присматривала за нами всё наше детство, а пока мы хоть немного дети, пока мы помним вставные челюсти дядюшки Юлиуса и картину Карлсона «Очень одинокий петух», она будет оставаться на нашей стороне. А то, что Астрид Линдгрен заработала свои мешки с деньгами, но предпочла им мешки с письмами в самой обыкновенной стокгольмской квартире, я запомню навсегда.Скрыть

Мой мозг всё еще купался в литре вчерашнего бурбона, когда я опустился в кресло. Зал не был полон, и я без проблем нашел место, вокруг которого была пара-тройка свободных кресел. Пустота. Глаза закрыты, зрачки гудят. Левая рука трясется от тремора, пальцы на ней дрожат как стрелки барометра перед грозой. Надо было принять перед выходом из дома что-то от сердца и давления, таблетки-таблетки, но было некогда. То, что я проснулся и пошел на утренний сеанс- уже чертов подвиг. Неплохо для вторника, совсем неплохо. В то утро, еще только проезжая ...по Лужнецкому мосту в сторону «Центра документального кино», я смотрел на извивающееся тело реки и думал об отмирании памяти. Отчасти это было связано с тем, что я не помнил, как вчера добрался до дома. В большей степени — на днях я освежил в голове сказки Линдгрен, которые не перечитывал лет пятнадцать, не меньше. И тот чистый разум, то состояние наивной, невинной души, которыми воспринимались истории шведской писательницы — всё это ушло. Безвозвратно. Само детство, как некий этапный конструкт, остается вечным в нашем сознании, но вот впечатления — истираются; их вытесняет новое прочтение, соприкосновение с тем же текстом уже иным разумом. Восторг и трепет, экзальтированность и сопереживание юным героям, которые как ты сам по возрасту и складу ума — крупицы этих впечатлений унеслись потоком тривиального опыта, именуемым жизнью. И я ощутил вселенскую тоску. Сам фильм ‘Быть Астрид Линдгрен’, в общем, об этом же — о тоске по детству, которое оборвалось. Стремительно, незаметно, в один щелчок. Бам — и ты по уши в неприятностях. Мещанская серость шведского городка, она пробирается под самую корку, въедаясь в душу. Колка дров, почистить-причесать лошадок, монотонно подоить корову. Вечный, как звезды на небе, уклад крестьянской жизни. Непопулярная, но одаренная девочка. Грамотность и живой ум в такой среде уже не наказуемы (не Средневековье, чтобы за умение читать девушку отправили на костер), но в меру добрым насмешкам в ее адрес есть место. Кажется, что они-то и укрепили желание 16летней героини вырваться из, в общем-то, уютного, но безликого окружения, устроиться в местную газету и ступить на тропу писательства. Или нет? Это единственная искра размышления, оставленная лентой. В остальном, перед нами — стандартный, клишированный байопик, который можно посмотреть на кухне во время готовки новогоднего салата. Фильм строится на притянутой и замкнутой в самой себе идеи — на формировании творческой личности посредством трагедии. Создатели фильма весьма настойчиво развивают нехитрую мысль. Тут и социальная критика цайтгайста, который вынуждает мать отказаться от незаконнорождённого ребенка и отдать его в приемную семью — и это станет главным лейтмотивом фильма, — потому что нет денег и положение каждого из родителей не позволяет совместно заботиться о нем. Фильм и правда несет в себе немало социальных выпадов, от антиклерикализма до бесправности скандинавских женщин. И в какой-то момент ты уже готов принять на веру, что лучезарность и фантасмагория сказок Линдгрен — это авторская сублимация, создание отдельного от жестокой реальности искусственного мира, построенного на утопических механизмах. Но мы так и не увидели, насколько в персонажах Астрид было место ей самой (кроме аутентичных косичек Пеппи). По задумке режиссера, показанные нам семь её жизни лет должны быть чем-то экзистенциально определяющим. Да, мы наблюдаем за препарированием естественного в то время рассадника шовинизма и прочих -измов. Но и только. Откуда мотив смерти в ее сказках (старуха с косой не коснулась её близких)? Где аллюзии на наследие Андерсена и Лагерлёфа? Антифашизм, размышления о темном царстве природы — эти мотивы возникнут лишь после Второй мировой, в 50ых годах. Если рассматривать этот фильм как некий материал для литературоведа, то это весьма бедное высказывание. Здесь нет рассуждений и обсуждений творческого процесса как такового. Только мытарства в стиле ‘Там, где сердце’. В том числе и поэтому — это чисто женское кино, со свойственными ему сентиментализмом и искусственными переходами от светлых, залитых солнцем, сцен к мрачным. Но есть место и содержательности. С юной Астрид часто разговаривают как со взрослой — и она станет одной из первых писательниц, кто будет говорить с детьми столь же откровенно. Оставаясь ребенком плоть до своей беременности в 18 лет, Линдгрен переложила этот опыт на всё детство, в одночасье изменив его палитру. Вопросы справедливости, гендерного равенства, женская эмансипация, патриархальные связи, традиционная иерархия — на наших глазах эти черты эпохи перекочевывают в выдуманные ею миры, став меланхоличными размышлениями об устройстве идеального общества. Очень современно, всё как мы любим. Самые цепляющиеся моменты — это не сцена расставания Астрид с ребенком, а отрывки из писем детей. Они приходят со всего мира, и похожи больше на послания Санта Клаусу. Только вместо просьб о чуде — разговоры о серьезном. Рассуждения юных читателей о смерти, о борьбе, об их месте в жизни — искренние, правдивые, трогательные своим еще не испорченным этикетом и манерностью слогом. Вот тут впору всплакнуть. Что напомнило: Любой фильм о девичьем взрослении. «Бруклин» или «Леди Берд» с Сиршей Ронан. Значимость Ничего такого, чего вы не прочтёте в биографическом предисловии советского издания (в фильме, правда, не будет упоминаний Ленина и Маркса). Ачивка: Нужен фоновой шум, чтобы вздремнуть в кино минут десять-двадцать (и без угрызений совести) — очень подходит. Что посмотреть вместо: Стоящие фильмы о формировании художника/ либо о создании важного произведения в творческой биографии ‘Хемингуэй и Геллхорн’ ‘Хичкок’ ‘Ван Гог: Портрет написанный словами’Скрыть