Дитя божье. Все комментарии

Когда-то у Лестера Балларда было все. Его жизнь была полна до краев, насыщена и пестроцветна. У него была жизнь в этом уже безвозвратно ушедшем «когда-то», а сейчас ее нет, а, возможно, ее и не было вовсе. Была лишь видимость, поверхностность, маскировочный налет, но пришло время сбросить маски, обнажить тела и внутренние личины. Когда-то у Лестера Балларда была свобода, но ее у него отняли, вырвали с корнем, с мясом, с кровью, оставив на теле многочисленные зияющие, гниющие, воняющие раны. Он был заточен в клетку словно дикий зверь, чья разруш...ительная необузданность бесконтрольна, хаотична. Заточен и превращен. Расчеловечен в полное ничто. Когда-то у Лестера Балларда была душа, но теперь ее нет, и лишь гнилые трупы подле него, в этом мутном промозглом тумане и склизкой тьме его пещеры, в которой он и Царь, и Бог, и Зверь, и Человек. Фильм-участник престижных международных кинофестивалей в Венеции, Торонто и Нью-Йорке, очередная режиссерская работа американского мультиинструменталиста-графомана Джеймса Франко, вновь поставившего перед собой невыполнимую задачу экранизировать априори неэкранизируемое, фильм «Дитя божье» 2013 года, корни сюжета которого уходят к одноименному роману 1973 года авторства знаменитого Кормака МакКарти и в котором он в своей привычной сложной для читательского восприятия манере переиначил на свой лад нетривиального символизма и брутального натурализма историю небезызвестного милашки Эда Гейна, едва ли является чистым в своей невинной неискушенности жанровым овеществлением, несмотря на кажущуюся очевидную принадлежность и к классическим триллерам о маньяках, и к экстремальным хоррорам, перманентно на всем своем протяжении будоража сознание и желудки зрителей тошнотворным натурализмом происходящего на грани, но большей частью за гранью фола. Сильно рифмующийся и по избранной режиссерской стилистике, и выбранной тематике человеческой деградации на просторах Американского Юга в целом и Теннесси в частности с предыдущей картиной Франко, «Когда я умирала», поставленной по Фолкнеру, тем не менее, «Дитя божье» является на выходе уже более синематически полнокровным творением — не упражнением в жанре, не игрой в большое искусство, взрыхленной изощренным синефильством, но самим воплощением истинно аутентичного авторского кино, находящемся сугубо во внежанровом и междужанровом пространстве. Здесь стиль — мрачный, тягостный, выстраданный и жесткий — не доминирует над содержанием, а всего лишь его дополняет, обогащает, расширяя как внешнюю, так и внутреннюю перспективу восприятия в фильме, бережно следуя за мощной авторской мыслью литературного первоисточника, но при этом не копируя ее, а становясь прямым уничижительным авторским высказыванием о всех и о каждом, о тех, кто не живет и даже не выживает, плывя по тихой реке рутинности, а существует, отмеряя ежечасно свои мучения. Впрочем, в этой картине Франко нигилистически отменяет все, что столь привычно и приятно, отменяет многочисленные правила современного общественного строя, подменяя их атавизмом, яростью, глубинным недремавшим почти насилием, сумасшествием и сошествием в Ад, не давая возможности не то что выдохнуть, а даже вдохнуть. Баллард МакКарти отчасти становится кривым отражением Балларда Джеймса из технократического мира «Автокатастрофы», а Джеймс Франко изящно и аутентично экстраполирует темы привычных для Дэвида Кроненберга мотивов и тем телесных и психологических мутаций, взращивая их уже на сугубо американской почве, и извращая саму суть обретения свободы через девиантное освобождение Лестером от условностей внешнего мира, которые для него иноприродны, чужды, странны. Путь к свободе через секс с трупом и массовые убийства или путь в никуда — таков нехитрый выбор на жизненной развилке для Балларда, но было ли для него что-то еще, что-то лучше, светлее, спасительнее? Увы, нет. Или быстрая смерть, или начало ее кровавой жатвы, но для других. Отверженный выбрал слишком легкий для себя путь, обрекая себя на Ад, который станет для него персональным Раем в его грязной пещере. «Дитя божье» это во многом антропологическое по тональности и глубинности, с намеренными яркими вкраплениями грязной социальщины и реалистического бытописательства, исследование поступательной человеческой деградации, дегуманизации, неумолимого и неизбежного превращения обычного на первый взгляд человека в само воплощение Зла, его уход от привычных норм и устоев обыденного миропорядка во тьму, в необузданную кровавую дикость, которую он, впрочем, этот мифический Лестер Баллард приветствует и наслаждается ею. Трезвая констатация фактов без прикрас, в фильме Джеймса Франко красной всеобъемлющей нитью через всю грубую ткань нарратива проходит мысль о том, что Баллард не стал бы таким, не отвергая его общество само, не принимая его таким каков он есть, дитем Господним, не бросая его в тюремные застенки, где он не знавал ничего, кроме постоянных унижений и насилия. У Балларда не было свободы по-настоящему никогда в его жизни. Он был ее лишен, как и был лишен любви в нормальном понимании. Лиши человека любви — он очерствеет сначала душой, а потом и телом, становясь движимым лишь инстинктами плотского желания. Лиши человека свободы — и это уже и не человек вовсе, а почти зверь, который способен на все, получеловек на пути собственного самоуничтожения и тотального насилия над другими. Лиши человека любых устоев, морали и этики, определяющих степень его человечности, его принадлежности к разумным существам — и это уже само Зло, представляющее для общества, его отвергнувшего, наибольшую угрозу, без сострадания, монстр расчеловеченный как в плотском, так и в телесном понимании, нечеловек, существующий исключительно в своем диком мире вне социальных рамок и правил. Излечить, изменить, спасти Балларда невозможно. Порочный круг замкнулся окончательно, и не дай Бог кому -то попасться на глаза этому дитю Божьему, этой твари дрожащей, которая право имеет на все, даже с неистовством и какой-то неведомой, потусторонней искренностью насиловать женский труп, ибо труп молчалив и спокоен, ибо для этого трупа Баллард хорош в любом виде, и кто его осудит, кроме нас самих, таких чистых, таких правильных, таких слепых, которые самолично толкнули его в никуда, а опомнились поздно, слишком поздно. когда счет жертв пошел на десятки. Окружающие Балларда люди не смогли дать ему ничего, кроме роли парии, изгоя, которого не видят, не слышат, не знают, а потому он мстит всем и каждому, кто посмел посягнуть на его территорию, на его права, на его истерзанную душу и истрепанное тело.Скрыть

Не смог он ходить путями людей, но стал танцором пред Богом. Когда ходил он по улицам града, Казалось ему, что топтал он лица, поражённые судорогой бёдра и ноги. Он неприятен. Он крайне отвратителен. Он непременно пугающий. Лестер Баллард — человек, от человека далекий. Он живёт в сарае, постоянно сквернословит. Не выпускает винтовку из рук и стреляет крайне метко. Он не слишком умен, вероятно, не образован. Но он умеет выживать. Он как заноза в ноге: засела крайне крепко, саднит, но вытащить её крайне сложно. Лестера Балларда не лю...бит общество. И это, пожалуй, единственное между ними общее. Итак, нам обещают аморальность, сексуальные девиации и постоянное чувство отвращения. Казалось бы. Но, если чувство разлада с социумом не чуждо вам, как любовь, как сострадание, то Баллард при всей своей неприятности вызовет ощущение родства. Ведь он такое же дитя божье, как и все мы. Поставьте акцент на «дитя». Ничего лишнего мы не увидим. Лаконичные пейзажи. и антураж до естественности не кинематографичны, что невозможно не почувствовать себя частью происходящего. Игра Скотта Хейза пугающе натуральна, вкупе с чем ощущение, что фильм не постановка, а реальная сцена, только усугубляется. А это ещё раз говорит, что Баллард — не частный случай, а перед нами лишь рассказ об одном из них. «Дитя божье» можно назвать историей по-своему трогательной, ироничной к финалу социальной драмой. И раз вы зовете человека зверем, то стоит ли удивляться, что он скалит клыки, коль вы пытаетесь его пнуть? 7 из 10Скрыть