Камера! Мотор! Дубль первый
Бесстрастная фиксация саморазрушения; невидимый оператор снимает как некий мужчина без носа, покрытый ветошью ран и шрамов, сосредоточенно кромсает обнажённое женское тело, распластанное и расхристанное. Багровый поток крови поливает грязный пол, но ему все равно. Его руки с жадностью терзают это тело с разбитым черепом, хватают в оргазмических миазмах сердце, кишечник, сосут кровь, целуют то, что раньше было влажным женским естеством. Здешний полумрак кажется храмом безумия этого человечишки, режиссёра, что в своих творческих исканиях зашёл так далеко, что лишь там тьма — и больше ничего.
Камера! Мотор! Дубль второй
Фильм «Документальный мусор» 2012 года небезызвестного немца Мэриэн Дора, бесспорно, является самым радикальным из всех «фильмом о фильме», тем паче своей синефильской сущности этот образчик маргинального киноискусства не скрывает, имея в своём актерском составе знатных эксплуататоров Уилли Ломеля, Джесса Франко и Дэвида Хесса. «Документальный мусор» — это почти тоже самое, что «Mondo trasho» Джона Уотерса или откровенно самопальные опусы Мариано Перальты на тему трэш-эстетики. Но Мэриэн Дора не позволяет себе в этой картине главного и самого важного, что явно бы облегчило процесс вникания, всматривания в эту ленту, стилизованную под документальное наблюдение: полное отсутствие иронии — отчего наблюдать за тем, как вроде бы нормальный человек начинает совершать немыслимое становится невероятно тяжело, учитывая что режиссер снимает от и до: длинные сцены копрофагии, членовредительства, самолюдоества, вуйеризма, кровавых мастурбаций, некрофилии показывают что нет здесь более никакого человека, а его подспудное желание проникнуть в суть тьмы — лишь слабое оправдание творящемуся на экране психозу, где мусор киношный и мусор человеческий оказываются равны друг другу. Трансгрессивный киноязык фильма даже по меркам подпольного кинематографа кажется настолько чрезмерным, что к мерзости и тошнотворности просто привыкаешь к финалу, где герой переступит окончательную черту.
Камера! Мотор! Дубль третий
По сквозной линии пересекаясь с «Меланхолией ангелов», этот фильм лишь до определенной степени имеет приметы явного нарратива, коим, впрочем, режиссёр откровенно пренебрег в киновселенной пресловутого меланхолического ангста. Фабула картины неприлично проста и прилично двусмысленна: режиссер-затворник, alter ego самого Мэриэн Дора, решает снять новый фильм, и в поисках вдохновения, витальных источников творчества, он уединяется в небольшом домике в лесу, начиная постепенно сходить с ума не от одиночества, но от проснувшихся греховных желаний, что сводятся преимущественно к поначалу весьма бесхитростному самобичеванию. Но довольно быстро сюжет сведется к патологической демонстрации человеческой деградации, когда главный герой поймёт что ничто и никто его не останавливает, и он волен творить все что ему вздумается. Но не творить в творческом понимании — о том, что фильм снимается, будет лишь намекаться, тогда как большую часть лапидарного хронометража зрителю предстоит погрузиться в ту самую пресловутую выгребную яму и физиологически ощутить вкус отходов в своём рту. Причем эта тяжеловесная рефлексия, этот муторный поток сознания, сплошь состоящий из насилия в гиперреалистическом обрамлении, лишь изредка обрывается размышлениями о предательстве родины, о сущности кинематографа, о том что есть Я как творческая единица, воспринимаемый многими как псих и маньяк от кино… И режиссёр все эти мысли переводит на буквальный язык, лишая всякой символичности потусторонье кинематографа. Не magic of cinema, но maniac of cinema, хотя «Документальный мусор» — это скорее paracinema, или даже anticinema. Кино, что опровергает сама суть кинематографа в выдумывании новых миров, в продуцировании снов разума. Кино — это зеркало самого режиссёра, и, по Дора, выходит, если это режиссёр фильмов ужасов, то чужие кошмары, им спроецированные на плёнку, рано или поздно станут его кошмарами, иголками проткнут насквозь его, станут его личными, его отражениями, уведут к себе и приведут на закат.
Стоп! Снято…
Камера! Мотор! Дубль первый Бесстрастная фиксация саморазрушения; невидимый оператор снимает как некий мужчина без носа, покрытый ветошью ран и шрамов, сосредоточенно кромсает обнажённое женское тело, распластанное и расхристанное. Багровый поток крови поливает грязный пол, но ему все равно. Его руки с жадностью терзают это тело с разбитым черепом, хватают в оргазмических миазмах сердце, кишечник, сосут кровь, целуют то, что раньше было влажным женским естеством. Здешний полумрак кажется храмом безумия этого человечишки, режиссёра, что в св