Поддержи. Не навреди. Спаси.
Что, как сделать хоть что-то, помочь чем-то, если 1943 год, а ты в эвакуации, а ты — всего лишь артист, писатель, режиссер, оператор, композитор? Что твоё лицедейство, что твои слова, что твой опыт расстановки людей в выдуманных сценах, когда ежедневно, ежечасно десятки, сотни, тысячи людей отдают свои единственные жизни в нескончаемой кровавой попытке защитить жизни других, судьбы других, будущее других… твоё будущее?
Что можно сказать идущим на смерть? Что за истину ты можешь им донести? Зачем им эта истина? О чем она может быть?
Говорить им ложь? Отводить им глаза? Пытаться погружать в сон, рассчитывая на то, что человек сможет пойти на смерть не просыпаясь, не понимая, не осознавая, — потому как так, вроде как, должно быть легче, проще, меньше страха, меньше колебаний, меньше страданий?
Кого и насколько может обмануть эта ложь? До первого выстрела, до первого боя, до первой смерти с хрипом, конвульсиями, развороченными внутренностями рядом? До первой похоронки, до первых голодных смертей близких?
Как и что сказать в 1943 тем, кто на фронте, тем, кто остался жив в тылу, кто только что освобожден из-под оккупации? Как и что сказать о 1941, о блокадном Ленинграде?
А сказать надо. Попытаться поддержать надо. Все силы что есть, всё умение что есть, всё отдать нужно. Иначе никак. Иначе зачем тебя спасли, отправив в Ташкент, иначе как ты будешь человеком, когда все люди вокруг борются из своих последних сил.
И твоя сила нужна. Нужно твое умение врачевать души, которое у тебя вроде как есть, ради которого в простые времена люди приходили к тебе на представления, смотрели твоё лицедейство на экранах, слушали твои слова и музыку день за днем…
Очень нужно быть не одному в страшном. Очень нужно, чтобы кто-то рядом, кто-то искренне повторил зачем, почему и для кого ты терпишь весь тот невозможный ужас, что выпал на твою долю; ради чего ты перешагиваешь через свой животный страх и идешь на смерть, бросаешь на бесчеловечные весы всемирной бойни свою единственную человеческую жизнь.
Очень нужно слышать человеческое слово, голос, видеть перед собой образ человеческого достоинства, чтобы не затоптало зло остатки добра и надежды в душе.
* * *
Условность искусства. Никогда оно не мешала быть ему сильнее, чем самое точное отражение в бездушном зеркале «того что есть». Потому как в этой «условности» отметается всё лишнее, оставляя смысл.
Намоленная икона, рассказанная притча, спетая песня.
Фильм «Два бойца». Театральность боя, игра слов разговоров, несколько штрихов стотысячасмертной блокады… Шаг в одну сторону и будет неподъемная тяжесть реальности смерти, шаг в другую и будет бутафория картонной пустоты дежурных ободряющих лозунгов. Фильм оказался таким, что обе ненужности даже не приходят на ум, когда смотришь его.
Фильм сморишь — и видишь Правду. Правду жизни, правду надежды. Человеческую правду, которая только и может победить бесчеловечное.
Спасающая сила песен Марка Бернеса, что были записаны с первого дубля, что были сочинены Никитой Богословским и Владимиром Агатовым всего за несколько часов; история, миллионами опознанная как своя, записанная Львом Славиным и Евгением Габриловичем; необоримая сила образа Бориса Андреева; гармония результата режиссуры Леонида Лукова…
Фильм, что помог победить. Победить и остаться людьми.
(09.05.2020)
Поддержи. Не навреди. Спаси. Что, как сделать хоть что-то, помочь чем-то, если 1943 год, а ты в эвакуации, а ты — всего лишь артист, писатель, режиссер, оператор, композитор? Что твоё лицедейство, что твои слова, что твой опыт расстановки людей в выдуманных сценах, когда ежедневно, ежечасно десятки, сотни, тысячи людей отдают свои единственные жизни в нескончаемой кровавой попытке защитить жизни других, судьбы других, будущее других… твоё будущее? Что можно сказать идущим на смерть? Что за истину ты можешь им донести? Зачем им эта истина?