Феофания рисующая смерть

Древняя языческая Русь, еще не пришедшая на путь христианский, пребывает в состоянии кошмарных снов и кровавых видений неизбывной яви, ибо Зло воцарилось в ней. Маленькая лесная деревушка потрясена серией зверских убийств молодых девушек, виной чему является Зверь — оборотень, ночной демон, явившийся из ниоткуда и в никуда уходящий. Чтобы прекратить эту кровавую жатву, обитатели деревни решают вымолить свои грехи жертвоприношением, даже не предполагая, что истинное Зло так просто не задобрить. «Феофания, рисующая смерть» известного... российского режиссера и сценариста Владимира Аленикова, более всего известного по своим поучительным мультипликационным фильмам и броской истории приключений Петрова и Васечкина, вышедшая в постперестроечную эпоху и в канун заката всей Советской Империи в 1991 году, являясь при этом одних из первых творений совместного американо-русского кинопроизводства в сугубо жанровом кино, тем более мистике и фильмах ужасов, с одной стороны не тщится к углубленному и серьезному взгляду на развитие дохристианской Древней Руси, используя мифологию и первичные признаки тех давних времен сугубо в ключе нарочитой фантазии, яркой художественности, иногда впадая даже в откровенную клюквенность, наивность и несерьезность, знаменуемых собой, причем весьма нетривиально, виток этакой эксплуатации. Эксплуатации подчас намеренной, гротесковой, придающей картине еще больший флер развлекательности при том, что в ней не без успеха раскрыта тема деструктивного ханжества, языческого безумия, человеческой слепоты и тотальной дегуманизации. Спасение от зла, лик которого кажется более чем символичным, естественно, лежит в плоскости воцерковления, христианизации общества, поступательного перехода от одной ступени развития к другой, от неизбывной дикости к очеловечиванию. Но с другой стороны ожидать от этой картины чего-либо по-настоящему значительного не стоит. К нынешнему времени фильм Аленикова, в его обширной фильмографии и вовсе прошедший незаметно, воспринимается как упражнение в новом жанре, как попытка привить в тогда еще советском кино, незамутненном хоррорами вообще, традиции западного фэнтези, мистики и ужасов, переведя их, впрочем, в плоскость славянофильства, но без излишеств; попытка рассказать историю порочного оборотничества на фоне меняющейся эпохи, но без явных исторических указаний и намеренных параллелей с новой реальностью тотальной гласности. Вообще, «Феофания» при всей своей исключительно жанровой утилитарности оставляется картиной вневременного порядка, в которой существуют лишь универсумы и максимы, типы, но не архетипы; уже не искусство в чистом виде, но и не совсем бесшабашный и беспощадный трэш, а что-то посередине с вполне аутентичной формой. Иногда проступает явственное ощущение, что «Феофания, рисующая смерть» стала предтечей в том числе и так называемого «славянского фэнтези», имея в своем синематическом наполнении практически все основные черты этого жанра, как-от древнерусское пространство действия, переработанные в духе постмодерна мифы и легенды старой Руси и наличие яркого героя, выразителя авторской мысли. В картине Аленикова таковым выступает персонаж Джорджа Сигала, Григорий, несущий в себе черты сомневающегося борца не столько с внешним, видимым Злом, сколь с внутренним, куда как более опасным. Безусловно, в том же таки 1991 году на экраны вышел еще один русский хоррор на тему оборотней, рассказанный уже в духе литературных творений Алексея Толстого, но на поверку при ближайшей молекулярной детализации фильм Аленикова кажется более цельным и интересным, не лишенным специфического шарма и насыщенности, даже зрелищности. А потому фильму не откажешь в его непостижимом праве существовать и быть интересным, невзирая на тлен времени.Скрыть