Голый завтрак. Все комментарии

Пробовала одножды прочитать одноименную книгу, но наткнулась там на сплошное перечисление наркоты. Поэтому фильм включила чисто ради интереса — посмотреть, что же из того всего можно экранизировать. В принципе, фильм не так уж плох, как следовало ожидать. В нем нет глубинного философского смысла, но есть ненавязчивый поток мыслей. Если не пытаться ежесекундно анализировать и оценивать увиденное, а просто смотреть, то и сам как бы испытываешь на себе действие дури — неплохой опыт с сознанием. Еще тут читала, что многим фильм не по вкусу из-за от...стутствия морали. А зачем она вам? Неужто не ясно, счастлив ли мистер Ли, доволен ли жизнью, наслаждается ли он ею, и если нет, то с чем это связано? Почему режиссер должен делать вывод вместо зрителя, навязывая тем самым свое мнение? Прелесть «Голого завтрака» в том, что каждый воспринимает его и толкует как хочет. Ну и еще одна фишка, которая мне симпатизирует — повторение момента фильма в конце, в новом контексте. Мне кажется, тут есть над чем подумать. Отдельное спасибо за изобретательность в воссоздании бреда, достаточно оригинально. В целом поставлю, пожалуй, 6 из 10Скрыть

Сходу скажу, что «Обед нагишом» не является экранизацией романа Берроуза, который усилиями наших переводчиков вовсе был назван «Голый завтрак», что, возможно, звучит несколько более интригующе. Хотя какие и Берроуза интриги? Вся его проза, до и после наркоманского периода — сплошной галлюциногенный глюк, извращенная реальность, обратная сторона человеческой цивилизации, где властвуют гомосеки, испанские мальчики, трансвеститы, безумные сутенеры, уродцы и бог — многоножка. Почти все это, но в малых дозах, присутствует в фильме, но выполняет ...роль непосредственного окружения ширяющегося автора. Билл Ли — он и есть Берроуз, как не сложно догадаться, а фильм, захвативший элементы реальной биографии и куски из танжерской прозы, повествует… Гм, возможно, он ни о чем не повествует, ни к чему не призывает, ни на что не намекает, а получается как-то сам по себе. Камерный с точки зрения места действия (всего парочка честных не — павильонных эпизодов!), достаточно яркий, местами смешной, порой забавный, временами — пошлый, но вроде бы не скучный. Эталонный фильм без «скрытого смысла» или «зашифрованного послания», по крайней мере, если смотреть на вещи здраво. Похожие ощущения были после «Страха и ненависти в Лас-Вегасе», но даже там нашлось места для едва заметной драмы застрявшего во времени хиппи. Но наш горе-писатель, которому регулярно малавятся многоножки, жуки и смахивающие на рептилойдов твари, название которых упоминается единожды, вполне себе джанки (будем точными в терминах!) в духе времени уходящего в небытие джаза, роскошных автомобилей и широкополых шляп, живущий как и чем придется, и вряд ли даже путешествие в «Аннексию» можно трактовать, как некий существенный переворот в укуренной душе героя. В принципе, придираться не к чему, точно так же, как и нельзя заметить что-то по-настоящему яркое и запоминающееся, издевающееся над здравым умом зрителя точно так же, как это делает проза Берроуза. Отдельного упоминания заслуживает разве что концовка с той самой Аннексией, заставляющей усомниться в реальности всего произошедшего ранее. Фильм обязателен к просмотру только тем, кто еще на знаком с Берроузом, но по какой-то причине заинтересовался творчеством оригинала — наркомана или близких к нему нонконформистов. Те же, кто изучили все вышеперечисленное, кино посмотрят без всяких рекомендаций, или посмотрели его давным-давно.Скрыть

Пожалуй, нет ничего совершенно удивительного в том, что Дэвид Кроненберг в 1991 году решил экранизировать Уильяма Берроуза, взяв за основу не только его самый скандальный роман «Голый завтрак», но и многие другие его произведения, не погнушавшись даже эдакой экстраполяции биографии самого писателя, для которого безнарративность стала базальтернативностью, а маргинализация образа жизни её главным смыслом. Галлюцинаторная природа творений Берроуза весьма точно зарифмовалась с мрачными кинематографическими сновидениями Дэвида Кроненберга, расщепля...вшего homo novus на мелкие ошметки плоти, да и нонконформизм обеих был более чем очевиден и не всегда всем удобен. «Обед нагишом» Кроненберга принципиально кажется чуть ли не самым радикальным творением канадского смутьяна, вобрав в своей алогичной, асимметричной и аморальной палитре все то, что делает его кинослог объективно авторским: педалирование перверсивной сексуальности, сны разума, регрессивность науки и поиск человеческого в человеке, падающего с катастрофической неизбежностью ниц. Тем примечательнее, что «Обед нагишом» это не совсем антиутопия, точнее совсем не антиутопия, несмотря на проскальзывающую по касательной тему контроля сознания. Редуцируя глубоко наркозависимый образ писателя Билла Ли, альтер эго самого Берроуза в период его танжерского dance macabre, Кроненберг продуцирует на плёнку механизм сознательного выхода за пределы вымысла, пытаясь в том числе понять что есть в глобальном смысле творчество, рожденное в муках тотальной ломки и отходняка. Это уход от обратного в кафкианском изначальном понимании, которое обильно присутствовало и в оригинальном произведении Берроуза: у Кроненберга ранее человек становился мухой, мутировавший организм отторгал из себя малозначительный гуманизм так же, как у Кафки Грегор Замза сам становится ментально насекомым; в «Обеде нагишом» уже насекомые обрастают гоминоидными чертами, заменяя не только людей, но и те вещи в жизни Билла Ли, новой вариации Замзы в пространстве человеческого дна, что делали его жизнь осмысленнее. Живые пишущие машинки с ярко выраженной заднеприводной сексуальностью, жуткие посланники Интерзоны, вторгающиеся в нашу реальность, наркотики, боль, абсурдность — по Кроненбергу, любое творчество предстает нечеловечески кошмарным, разрушающим в конце концов и плоть, и дух самого демиурга, прикоснувшегося самовольно к силам иноприродного, практически лавкрафтианского характера. Предоставляя множественные возможности для интертекстуального прочтения, Кроненберг полностью от нарратива не отказывается, увязывая в единый пласт деструктивную сущность вдохновения и невозможность избавиться от аддикции как таковой, ибо аддикция и есть это самое вдохновение. Логос режиссёр заменяет макабрическими визуальными решениями, претворяя литературный процесс в нечто противоестественное, повторяя, но в своей манере, мотивы творческих исканий Юхана Борга из «Часа волка» Бергмана, но только творец от Кроненберга идёт большей дорогой саморазрушения, вымощенной жёлтым кирпичом. Эскапизм же доведен режиссером до состояния невыразимости по ту сторону привычного восприятия. Снова после «Связанных насмерть» в творчестве канадца возникает тема дуализма, но на сей раз решенная с привкусом Берроуза. Интерзона — не Ад, но близко к этому, кривое отражение ещё более кривой и уродливой прозы внекадрового бытия, и личностный распад Уильяма Ли, начавшийся по ту сторону иглы, завершается в танжерском междумирье, населенном омерзительно склизкими насекомыми, сношающими людей во всех немыслимых позах зю, переменчивыми доппельгангерами и гермафродитами. Тем паче, что сам Ли саморазоблачается на фоне этой удушливой кошмарности, меняя ориентацию на более радужную и радушную. Интерзона на поверку оказывается и зоной постмодернизма, где внутренне свободный художник волен творить все что ему заблагорассудится; в Билле Ли воплощается множественное триединство — он сам как часть авторского чужого вымысла, он сам автор новой реальности, он ничто и в то же время Ли как собственно герой и отождествление Берроуза и Кроненберга. В этих условиях возможности интертекста становятся узконаправленными, что в реальности и показал сам Кроненберг, после «Экзистенции», взрыхленной на почве снаффа восьмидесятнического «Видеодрома» не сумевший снять ничего нового, без предрешенности некоторых иллюзий и аллюзий.Скрыть

Кроненберг будто был рожден для того, чтоб экранизировать роман Бэрроуза и можно сказать, что это кино однозначно входит в разряд фильмов, которые хочется потрогать, выкурить сигарету, выпить из стакана главного героя или просто уколоться ядом для насекомых. Этот фильм находится на грани реальности и здравого смысла и если книга представляет собой нарезку из 23 несвязных рассказов, то сюжет фильма можно уловить, но при большом желании и наличии опыта в просматривании психоделических и наркотических фильмов-фантазий. В нем удачно сочетаетс...я хорор, фантастика, фэнтэзи, драма и все это приправлено психологическим давлением с добавлениями порока и абсолютного абсурда. Во время просмотра фильма ощущаешь смесь реальности с странными, параноидальными и наркотическими приступами бреда и чем дольше смотришь, тем глубже погружаешься, следом за нашим героем, в пучину его наркотических фантазий и перестаешь различать разницу между реальностью и галлюцинациями. Вряд ли существует человек, которому удалось бы настолько точно перенести звуки, энергию, чувства вызываемые книгой на экран. 10 из 10 Бэрроузу и 10 из 10 Кроненбергу.Скрыть

«Обед нагишом» сначала предстает перед зрителем как обычное кино, повествующее о жизни дезинсектора, подсевшего на собственную отраву также, как и его супруга. После этого непродолжительного момента в мире кинокартины происходит что-то странное, так как в реальность начинают прорываться очень нелицеприятные образы, больше похожие на результат действия того самого средства от тараканов. В конце все встает на свои места, но до этого момента мозг ощущает свое бессилие в попытках понять, что же вообще происходит. Фильм просматривается с недоуме...вающей улыбкой на лице, и каждый раз глаза зрителя будут то расслабляться, то вылетать из орбит — примерно так можно описать характер повествования. Иногда бывают мрачные моменты, иногда мерзкие, иногда шокирующие, но все они вряд ли выбьют из колеи, так как несут скорее извращенно комичный характер. Стилизован фильм под в свое время модное детективное кино, с соответствующей ему музыкой, окружением и главным героем, что в какой-то момент перевоплощается в типичного вида сыщика — в шляпе и длинном пальто. В итогах скажу, что произведение довольно занимательное — хоть и не прибивает к экрану, но затягивает желанием узнать, что же в очередной раз выкинет этот фильм. Культурная ценность имеется. 8 из 10Скрыть

Пожалуй, нет ничего совершенно удивительного в том, что Дэвид Кроненберг в 1991 году решил экранизировать Уильяма Берроуза, взяв за основу не только его самый скандальный роман «Голый завтрак», но и многие другие его произведения, не погнушавшись даже эдакой экстраполяции биографии самого писателя, для которого безнарративность стала базальтернативностью, а маргинализация образа жизни её главным смыслом. Галлюцинаторная природа творений Берроуза весьма точно зарифмовалась с мрачными кинематографическими сновидениями Дэвида Кроненберга, расщепля...вшего homo novus на мелкие ошметки плоти, да и нонконформизм обоих был более чем очевиден и не всегда всем удобен. «Обед нагишом» Кроненберга принципиально кажется чуть ли не самым радикальным творением канадского смутьяна, вобрав в своей алогичной, асимметричной и аморальной палитре все то, что делает его кинослог объективно авторским: педалирование перверсивной сексуальности, сны разума, регрессивность науки и поиск человеческого в человеке, падающего с катастрофической неизбежностью ниц. Тем примечательнее, что «Обед нагишом» это не совсем антиутопия, точнее совсем не антиутопия, несмотря на проскальзывающую по касательной тему контроля сознания. Редуцируя глубоко наркозависимый образ писателя Билла Ли, альтер эго самого Берроуза в период его танжерского dance macabre, Кроненберг продуцирует на плёнку механизм сознательного выхода за пределы вымысла, пытаясь в том числе понять что есть в глобальном смысле творчество, рожденное в муках тотальной ломки и отходняка. Это уход от обратного в кафкианском изначальном понимании, которое обильно присутствовало и в оригинальном произведении Берроуза: у Кроненберга ранее человек становился мухой, мутировавший организм отторгал из себя малозначительный гуманизм так же, как у Кафки Грегор Замза сам становится ментально насекомым; в «Обеде нагишом» уже насекомые обрастают гоминоидными чертами, заменяя не только людей, но и те вещи в жизни Билла Ли, новой вариации Замзы в пространстве человеческого дна, что делали его жизнь осмысленнее. Живые пишущие машинки с ярко выраженной заднеприводной сексуальностью, жуткие посланники Интерзоны, вторгающиеся в нашу реальность, наркотики, боль, абсурдность — по Кроненбергу, любое творчество предстает нечеловечески кошмарным, разрушающим в конце концов и плоть, и дух самого демиурга, прикоснувшегося самовольно к силам иноприродного, практически лавкрафтианского характера. Предоставляя множественные возможности для интертекстуального прочтения, Кроненберг полностью от нарратива не отказывается, увязывая в единый пласт деструктивную сущность вдохновения и невозможность избавиться от аддикции как таковой, ибо аддикция и есть это самое вдохновение. Логос режиссёр заменяет макабрическими визуальными решениями, претворяя литературный процесс в нечто противоестественное, повторяя, но в своей манере, мотивы творческих исканий Юхана Борга из «Часа волка» Бергмана, но только творец от Кроненберга идёт большей дорогой саморазрушения, вымощенной жёлтым кирпичом. Эскапизм же доведен режиссером до состояния невыразимости по ту сторону привычного восприятия. Снова после «Связанных насмерть» в творчестве канадца возникает тема дуализма, но на сей раз решенная с привкусом Берроуза. Интерзона — не Ад, но близко к этому, кривое отражение ещё более кривой и уродливой прозы внекадрового бытия, и личностный распад Уильяма Ли, начавшийся по ту сторону иглы, завершается в танжерском междумирье, населенном омерзительно склизкими насекомыми, сношающими людей во всех немыслимых позах зю, переменчивыми доппельгангерами и гермафродитами. Тем паче, что сам Ли саморазоблачается на фоне этой удушливой кошмарности, меняя ориентацию на более радужную и радушную. Интерзона на поверку оказывается и зоной постмодернизма, где внутренне свободный художник волен творить все что ему заблагорассудится; в Билле Ли воплощается множественное триединство — он сам как часть авторского чужого вымысла, он сам автор новой реальности, он ничто и в то же время Ли как собственно герой и отождествление Берроуза и Кроненберга. В этих условиях возможности интертекста становятся узконаправленными, что в реальности и показал сам Кроненберг, после «Экзистенции», взрыхленной на почве снаффа восьмидесятнического «Видеодрома» не сумевший снять ничего нового, без предрешенности некоторых иллюзий и аллюзий.Скрыть