Машина научила человека
Пристойно мыслить, здраво рассуждать.
Она ему наглядно доказала,
Что духа нет, а есть лишь вещество,
Что человек такая же машина,
Что звездный космос только механизм
Для производства времени, что мысль
Простой продукт пищеваренья мозга,
Что бытие определяет дух,
Что гений — вырожденье, что культура
Увеличение числа потребностей,
Что идеал —
Благополучие и сытость,
Что есть единый мировой желудок
И нет иных богов, кроме него.
Максимилиан Волошин, 1922
Всегда отрадно наблюдать то, как молодые режиссеры, особенно отечественные, пытаются создавать некоммерческое кино, тем более за медные деньги. После детских потуг на режиссуру, явленных нам в «Рандоме», и, хоть и совершенно подражательного, но уже режиссерского опыта «Трех», Хвалеев наконец-то приблизился к тому, что можно назвать самостоятельной режиссерской работой. Замечания, конечно, остаются; но теперь уже базируется на материале, который интересно обсудить.
Не слишком понятен выбор эпиграфа, взятого из первой части стихотворения Брюсова «Сын Земли» (1913), ко всему прочему прочитанного за кадром без соблюдения авторской пунктуации, с выкинутым третьим четверостишием — в котором начинается предложение четвертого, озвученного. В этом стихотворении Брюсов обращается к «тем существам, телесным иль бесплотным, что мыслят, что живут в мирах иных», облекая в рифму извечную тоску человека по встрече с такими существами, но отнюдь не рассуждая здесь о печальной судьбе человеческой цивилизации. Как это согласуется с идейными посылами ленты — не ясно. Или создатели фильма адресуют его далеким братьям по разуму (так как земляне уже не братья и разум почти потеряли)? Что ж, возможно. В конце концов, такая трактовка эпиграфа — относительно содержания картины — рождает соответствующую самостоятельную концепцию.
Безотносительно оной хочется заметить, что у того же Брюсова можно найти куда более подходящие теме фильма стихи (из дореволюционного творчества, ибо к 17-му году Брюсов был законченным морфинистом: талант не утратившим, но менявшим его на дозу, заботливо и регулярно выдаваемую поэту представителями новой власти в обмен на угодный им литературный продукт), например, «В дни запустений».
Но бог с ним, эпиграфом. Зритель, не знакомый с творчеством Брюсова, всё равно не успевает понять о чем тут идет речь (на что, кажется, и расчет). Поговорим о самом фильме.
Способность к художественной постановке у Хвалеева есть. Жаль только детали ее в своей массе опять лишены новизны: порванные бусы; прозрачные мониторы; интерьеры обязательно в эстетике минимализма (само собой с каким-нибудь ретро-чемоданом и ретро-вентилятором); главный герой на пустом эскалаторе; вид сверху на главного героя в ванной; главные герои на земле в позе уснувших вечным сном Тристана и Изольды (вид сверху)… Здесь даже не об аллюзиях к конкретным кинопроизведениям нужно говорить, а уже просто о штампах. Туда же, в область многочисленных повторений, уходят и блуждания героев на фоне пустынных пейзажей, олицетворяющие их тяжелые сны и видения.
В противовес отмеченным досадным деталям, следует признать, что общая стилистика картины выдержана и уверенно погружает зрителя в соответствующее повествованию настроение. Весьма недурна игра Мэссона и Джианнуна (на фоне которой страдания героини Константиновой выглядят не столь убедительно).
Хороша работа Хвалеева за операторским пультом: практически полностью отказываясь от статичной съемки, камера ненавязчиво вторит динамике отдельных сцен — от малоподвижной в рисовке спокойных, до постоянно движущейся при передаче эмоциональной и физической активности героев, при этом без акцентированных движений и нервного дерганья.
Монтаж, в общем определении классический, согласован с темпом повествования. Наконец-то очень дозировано и негромко использованы электронные шумы «Moonbeam».
Прекрасно, умышленно карикатурно (что вначале ненадолго оживляет апокалиптический фон рассказа), выведен образ шута-телеведущего: собирательный образ никчемных, но наглых и беспринципных служителей системы, приглашаемых на массовую арену для оболванивания населения.
А вот сценарный ход подачи идеи уже начавшейся инволюции несколько грубоват и опять же отсылает зрителя к многократно использованным в кинематографе подобным решениям. Кстати, не единственная сценарная условность в фильме.
Но, помимо перечисленных выше достоинств и недостатков работы Хвалеева и его соратников, наиболее примечательной здесь остается попытка донести до однопланетян отчаяние от надвигающейся необратимой деградации их сознания, проявленной уже в планетарном масштабе. Нет, идея инволюции человека вовсе не нова, но в мире кинематографа столь безапелляционно подана, пожалуй, впервые. Причины же бедствия, уже вполне очевидного, но оцениваемого отдельными индивидами в разном масштабе, дискуссионны.
В финале фильма в качестве стихотворной коды зачитывается вторая часть «Сына Земли» — собственно обращение поэта к представителям внеземного разума. В завершающем четверостишии чтец интонационно выделят существительное «вера», будто в данное Брюсовым словосочетание «символ веры» вложено христианское понятие, тогда как он совершенно конкретно говорит лишь о вере в то, что мы едины и встретимся. Вот эту «веру», выхваченную из контекста и переведенную в отсутствие религиозности, судя по отзывам некоторых зрителей, и пытаются начертать на идейные знамена «Инволюции». Может быть без подобных намеков в фильме и не обошлось, но нужно заметить, что собственно религиозность войны человеческие и подобные им безумства, увы, никогда не останавливала (не будем уж говорить об обратном). Так что не лучше ли подумать в первую очередь о душе, а не о религии; о бездуховности, как производной неосознанности?
Палеоантрополог Александр Белов, озвучивающий в фильме собственную теорию инволюции — реальная личность. Однако мало кто знает, что в фильме Белову позволили высказать лишь часть его теории, суть которой заключается в отрицании эволюции как таковой, внеземном происхождении всех биологических видов и неизбежной их деградации; причем последняя является не частным случаем, а обязательно происходит с каждой формой жизни. Хочется верить, что авторы фильма не разделяют подобную точку зрения, в работах Белова научно не обоснованную, но подкрепленную спекулятивными данными. Ибо тогда отсутствует смысл бороться с регрессом, можно лишь пытаться отсрочить его.
На этом фоне ответ Белова на вопрос киношного телеведущего о существовании лекарства против деградации: «лучшая вакцина — это проявление разума» звучит и смешно, и, в рамках логики, помноженной на исторические факты, глупо. Ведь именно холодный разум человека привел его к созданию средств самоуничтожения планетарного масштаба и стал причиной тотальной замены духовных ценностей материальными.
Так что, земляне, а также твари инопланетные, «духи света, иль быть может, тьмы», осваивающие горький опыт вырождающихся прямоходящих приматов, не тратьте время на псевдонаучную макулатуру Белова, читайте лучше Волошина, пробуйте смотреть «Инволюцию» и, не без помощи пресловутого разума, пытайтесь развивать сознание: быть может оно приведет вас к осознанию, а последнее — к ощущению собственной сущности как части бесконечно развивающегося Единого.
Машина научила человека Пристойно мыслить, здраво рассуждать. Она ему наглядно доказала, Что духа нет, а есть лишь вещество, Что человек такая же машина, Что звездный космос только механизм Для производства времени, что мысль Простой продукт пищеваренья мозга, Что бытие определяет дух, Что гений — вырожденье, что культура Увеличение числа потребностей, Что идеал — Благополучие и сытость, Что есть единый мировой желудок И нет иных богов, кроме него. Максимилиан Волошин, 1922 Всегда о