Пауль ведёт машину по вечернему Бухаресту и рассказывает Алине, как плёнка его ограничивает, не даёт ему возможности выразить своё видение мира. Потом он говорит, что хотел бы, чтобы герои ссорились как в жизни, минут 20, а плёнка не позволяет сделать кадр больше 11 минут. Алина ничего не понимает в технических вопросах, но Пауль замечает, что это не технический вопрос. А какой тогда?
Режиссёр Пауль придумывает ещё одну сцену в свой фильм. Алина выходит голой из душа и одевается. Одежда — это броня против политиков, которые низко пали. Она услышала их разговор и хочет быстрей облачиться в броню. Где она стоит? Что надевает сначала, что потом? Ей нужна щётка для чистки платья. Что она слышит и что идёт брать в комнате? Да, важна каждая мелочь. Но Пауль, наткнувшись на некие неразрешимые противоречия, говорит, давай, мол, завтра продолжим. Герои идут в ресторан и долго и нудно выясняют, как повлияли столовые приборы на развитие культуры еды. Пауль говорит долго и муторно, делая какие-то кособокие выводы, пока Алина не говорит, что в еде главное — вкус, и нет здесь никакой ни истории, ни развития. А, вроде да, соглашается он. И? — постоянно и безучастно спрашивает она. Он похож на пыльный мешок, который постоянно заваливается набок, она — на безразличный предмет, который переходит из рук в руки. Кино для неё — ещё один способ сбежать из провинции. Она любит Францию, но ей не понравился университет Монпелье, она любит кино, но кто такие Моника Витти и Антониони не знает.
Комплимент следующего режиссёра проходит мимо, но он и не нужен. Закончится этот фильм, будет другой. Уйдёт этот режиссёр, будет следующий. Алина ловит такси, больше не едет с Паулем к нему домой. Он уже не сидит за рулём. Сможет ли она сыграть француженку с такой фигурой? Пауль сидит на пустой кухне, оклеенной кафелем и по телефону рассказывает продюсеру о наверное язве. Всё вокруг никак. Людей почти нет. Пустые разговоры, нет эмоций и переживаний. Вокруг только размытые образы, кафель, двери, прикрытые, открытые, закрытые и поддельная эндоскопия желудка Пауля, на которой не видно никаких болезней. Чистая физиология. Процесс.
Живой желудок показывают около десяти минут. Он чавкает, сокращается, пенится…
Пауль ведёт машину по вечернему Бухаресту и рассказывает Алине, как плёнка его ограничивает, не даёт ему возможности выразить своё видение мира. Потом он говорит, что хотел бы, чтобы герои ссорились как в жизни, минут 20, а плёнка не позволяет сделать кадр больше 11 минут. Алина ничего не понимает в технических вопросах, но Пауль замечает, что это не технический вопрос. А какой тогда? Режиссёр Пауль придумывает ещё одну сцену в свой фильм. Алина выходит голой из душа и одевается. Одежда — это броня против политиков, которые низко пали. Она у