Король смерти. Все комментарии

Все началось в понедельник. Сырое промозглое утро окрестностей Берлина, пропитанное сумасшедшей вонью жженной резины, дыма, струящегося из закопченных труб урчащих заводов, пыли, прогорклого масла из близлежащих кафе и скошенной небрежно травы. В этот миг, когда солнце-альбинос вторгалось своими кривыми пальцами-лучами сквозь приоткрытые шторы квартир, в одной из них — полупустой и неуютной — некий мужчина старательно завершал писать письмо, десятое по счету, дабы потом, отправив их случайным адресатам, неспешно залезть в уже заранее приготовле...нную для себя петлю. Расставание с жизнью обретало неизбежный высший смысл, ритуализацию и сакрализацию. Все началось в понедельник, и это было начало конца. Стартуя кадрами плавающего в густой тьме обнаженного трупа неизвестного мужчины под торжественно-трагическую закадровую музыку, «Король Смерти» Йорга Буттгерайта дает понять зрителям кто и что будет основным источником авторского философского размышления — сама Смерть в своем первозданном, естественном, лишенном любой природы ангста виде. Буттгерайт при всей своей принадлежности к некрореалистам никогда не склонен был смерть сакрализировать или эстетизировать, своей нарочито удручающей бытовой стилистикой кардинально отличаясь от традиций некрошколы советской и постсоветской, по-декадентски смертью допьяна упивающейся; даже главенствующая в некрореализме тема суицида полностью была раскрыта немецким режиссёром лишь в «Короле смерти», в других же его лентах присутствуя лишь как финальный штрих предшествующего нелицеприятного небытия. Запуская в бесконечность цикл умирания и заодно нарочито создавая свой вариант мироконструкции, в котором Биос рождается не тем, кто жизнь даёт, сиречь Богом (его нет в помине в минорном гипертексте «Короля смерти»), а той, кто ее забирает, это в сущности такое себе Евангелие от Танатоса, что в ленте осуществляется как мортидо само по себе, либидо и деструдо. Бесконечный цикл смерти, которая выглядит созидающей, гармонизирующей и сбалансирующей силой тотального хаоса мирской жизни или мирского же самозабвения, когда человек, порой сам того не осознавая, впадает в анамнез, кому души, а каждое его движение, действие, поступок, мысль, побуждение механистичны, схематичны, очищены от витальной своей энергии; и множество безымянных героев ленты Буттгерайта встречают свою смерть не как великий дар, а как просто некое освобождение от тягот того самозабытья, которое стало заменой их без того бесплодной жизни. Собственно, именно их жизнь и была этим вселенским Ничто, они сами были Ничто, великая пустота не способна себя осмысливать, и путь героев ленты — из одной точки невоплощенного пространства в другую, но там им более уместно и приятно находиться, осознав, что главной целью их жизни была смерть: от свинцовой пули в патронташе вороненой стали пистолета, от острого лезвия мясницкого ножа, от ртути сладкого яда на обветренных губах… Забвение жизни и забвении в жизни для них сменяется забвением смерти и в смерти, но это лучший вариант амнезии. Собственно, в этом полифоничном кино при вроде бы кажущемся отсутствии главного героя он тем не менее есть — это Смерть, такая разная и парадоксально одинаковая, уравнивающая всех вне зависимости от социального статуса или рода занятий, даром что именно этому Буттгерайт совершенно не уделяет авторского внимания, лишая своих героев права на всякую идентичность с современниками из внекадрового бытования. При этом киноязык режиссёра не страдает от привычных бутафорских избыточностей, его вокабуляр обогащается с начала символьной пышностью и дерзкими метафорическими рекурсиями философов безнадеги, тогда как намеренная изощренность монтажных фраз позволяет сделать меланхоличный притчевый нарратив ленты совершенно свободным от давления как таковой прямой морали, ведь за основу драматургического конфликта ленты взята не битва дуалистических сущностей внутри человека и самого человека с миром его окружающим во всей своей мертвенности, но то великое торжество собственного признания в неизбежности исхода, без всякой подспудной возможности быть спасенным. Содержательно «Король смерти» является также метаэксплуатационным фильмом, поскольку режиссёр, на время оставляя свой патологоанатомический зал, спускается в кинотеатр вслед за персонажами, зло иронизируя над самим собой и — над жанром nazisploitation во встроенной в фундамент кинотекста картине о зверствах нацистов, что немедленно заставляет вспомнить «Кошмарные эксцессы в бункере Гитлера» — раннюю короткометражку Буттгерайта. Подобный кинематографический ход позволяет принять «Короля смерти» не как дагерротип реальности, но как некую протокинематографическую поэму о закономерности естественности смерти в противовес жизненным процессам, социальной эволюции и политической революции. Как и Шлингензиф, Буттгерайт не склонен принимать положительный результат воссоединения двух Германий, тем паче образ моста в «Короле смерти» трактуется куда как более, чем двояко: и как переход между жизнью и смертью, и как мост между Восточной и Западной Германией, и как символ тотального ментального пограничья в восприятии смертного бытия. Проезжают автомобили, проходят люди, меняется утро на день, вечер уступает место ночи, но здесь под мостом есть то склизкое ощущение времени, которого нет, безвременья, где лишь смерть одна права во всем и одна на всех. Перейти этот мост и вернуться обратно — невозможно.Скрыть

Есть только лишь одна по-настоящему философская проблема — проблема самоубийства. Решить, стоит ли жизнь того, чтобы ее прожить, значит ответить на фундаментальный вопрос философии. А. Камю Все началось в понедельник. Сырое промозглое утро окрестностей Берлина, пропитанное сумасшедшей вонью жженной резины, дыма, струящегося из закопченных труб урчащих заводов, пыли, прогорклого масла из близлежащих кафе и скошенной небрежно травы. В этот миг, когда солнце-альбинос вторгалось своими кривыми пальцами-лучами сквозь приоткрытые шторы кварти...р, в одной из них — полупустой и неуютной — некий мужчина старательно завершал писать письмо, десятое по счету, дабы потом, отправив их случайных адресатам, неспешно залезть в уже заранее приготовленную для себя петлю. Расставание с жизнью обретало неизбежный высший смысл, ритуализацию и сакрализацию. Все началось в понедельник, и это было начало конца. Стартуя кадрами плавающего в густой тьме обнаженного трупа неизвестного мужчины под торжественно-трагическую закадровую музыку, «Король Смерти» Йорга Буттгерайта дает понять зрителям кто и что будет основным источником авторского философского размышления — сама Смерть в своем первозданном, естественном, лишенном любой природы ангста виде. Буттгерайт при всей своей принадлежности к некрореалистам никогда не склонен был смерть сакрализировать или эстетизировать, своей нарочито удручающей бытовой стилистикой кардинально отличаясь от традиций некрошколы советской и постсоветской, по-декадентски смертью допьяна упивающейся; даже главенствующая в некрореализме тема суицида полностью была раскрыта немецким режиссёром лишь в «Короле смерти», в других же его лентах присутствуя лишь как финальный штрих предшествующего нелицеприятного небытия. Запуская в бесконечность цикл умирания и заодно нарочито создавая свой вариант мироконструкции, в котором Биос рождается не тем, кто жизнь даёт, сиречь Богом (его нет в помине в минорном гипертексте «Короля смерти»), а той, кто ее забирает, это в сущности такое себе Евангелие от Танатоса, что в ленте осуществляется как мортидо само по себе, либидо и деструдо. Бесконечный цикл смерти, которая выглядит созидающей, гармонизирующей и сбалансирующей силой тотального хаоса мирской жизни или мирского же самозабвения, когда человек, порой сам того не осознавая, впадает в анамнез, кому души, а каждое его движение, действие, поступок, мысль, побуждение механистичны, схематичны, очищены от витальной своей энергии; и множество безымянных героев ленты Буттгерайта встречают свою смерть не как великий дар, а как просто некое освобождение от тягот того самозабытья, которое стало заменой их без того бесплодной жизни. Собственно, именно их жизнь и была этим вселенским Ничто, они сами были Ничто, великая пустота не способна себя осмысливать, и путь героев ленты — из одной точки невоплощенного пространства в другую, но там им более уместно и приятно находиться, осознав, что главной целью их жизни была смерть: от свинцовой пули в патронташе вороненой стали пистолета, от острого лезвия мясницкого ножа, от ртути сладкого яда на обветренных губах… Забвение жизни и забвении в жизни для них сменяется забвением смерти и в смерти, но это лучший вариант амнезии. Собственно, в этом полифоничном кино при вроде бы кажущемся отсутствии главного героя он тем не менее есть — это Смерть, такая разная и парадоксально одинаковая, уравнивающая всех вне зависимости от социального статуса или рода занятий, даром что именно этому Буттгерайт совершенно не уделяет авторского внимания, лишая своих героев права на всякую идентичность с современниками из внекадрового бытования. При этом киноязык режиссёра не страдает от привычных бутафорских избыточностей, его вокабуляр обогащается с начала символьной пышностью и дерзкими метафорическими рекурсиями философов безнадеги, тогда как намеренная изощренность монтажных фраз позволяет сделать меланхоличный притчевый нарратив ленты совершенно свободным от давления как таковой прямой морали, ведь за основу драматургического конфликта ленты взята не битва дуалистических сущностей внутри человека и самого человека с миром его окружающим во всей своей мертвенности, но то великое торжество собственного признания в неизбежности исхода, без всякой подспудной возможности быть спасенным. Содержательно «Король смерти» является так же метаэксплуатационным фильмом, поскольку режиссёр, на время оставляя свой патологоанатомический зал, спускается в кинотеатр вслед за персонажами, зло иронизируя над самим собой и — над жанром nazisploitation во встроенной в фундамент кинотекста картине о зверствах нацистов, что немедленно заставляет вспомнить «Кошмарные эксцессы в бункере Гитлера» — раннюю короткометражку Буттгерайта. Подобный кинематографический ход позволяет принять «Короля смерти» не как дагерротип реальности, но как некую протокинематографическую поэму о закономерности естественности смерти в противовес жизненным процессам, социальной эволюции и политической революции. Как и Шлингензиф, Буттгерайт не склонен принимать положительный результат воссоединения двух Германий, тем паче образ моста в «Короле смерти» трактуется куда как более, чем двояко: и как переход между жизнью и смертью, и как мост между Восточной и Западной Германией, и как символ тотального ментального пограничья в восприятии смертного бытия. Проезжают автомобили, проходят люди, меняется утро на день, вечер уступает место ночи, но здесь под мостом есть то склизкое ощущение времени, которого нет, безвременья, где лишь смерть одна права во всем и одна на всех. Перейти этот мост и вернуться обратно — невозможно.Скрыть

Вторым полнометражным фильмом авангардного режиссёра Йорга Буттгерайта стал «Король смерти», снятый через 2 года после скандального «Некромантика». Эта работа режиссёра оказалась самой признанной в среде профессионалов кино и не имела проблем с цензурой, в тоже время являясь самой доступной для зрителя, так как почти не содержит шокирующих сцен. Между тем, это бессюжетное кино, где в качестве главного героя выступает социум. Один человек решает покончить с собой, но перед этим пишет письма незнакомым людям. Каждое такое письмо приводит адрес...ата к убийству, самоубийству или безумию. Буттгерайт выбрал медитативный, свободный стиль повествования, заменяя привычную фабулу фильма мрачной атмосферой и размышлениями о бренности человеческого бытия. Вся жизнь людей — это путь к смерти, в конце которого их встречает мифический король. Буттгерайт и здесь говорит, вслед за «Некромантиком», что смерть правит миром, а одиночество и разобщённость людей — её главные слуги. Это очень хорошо показано в сцене, где человек исповедуется девушке, сидящей на другом конце скамьи, после чего она достаёт из сумочки пистолет, полагая, что убийца жены достоин лишь смерти. А другой герой всё свободное время посвящает просмотру жестоких фильмов (кстати, на экране телевизора в роли жертвы пыток появляется сам режиссёр, а в кинопрокате есть его фильм «Некромантик»). Смерть притягательна, а лицезрение страданий и ужасов помогает почувствовать вкус жизни, ощутить, что ты существуешь, и все твои проблемы не так уж и серьёзны по сравнению с проблемами героев фильма. Когда же девушка персонажа начинает привычно «пилить» его, он убивает, дабы она не мешала смотреть кино. Кажущаяся бессмысленность бытия давит на людей, одиноких и озлобленных, не видящих никакой цели в жизни. В тоже время смерть — это всего лишь ничто. Она непривлекательно выглядит, так как режиссёр показывает разлагающийся труп, помещённый в центр кадра, словно человек Леонардо Да Винчи. Буттгерайт размышляет над тем, почему люди не любят жизнь и очарованы смертью. Ведь когда-то верили в безграничные возможности человеческого духа, перед которым открываются тайны Вселенной. И ответ, по Буттгерайту, кроется в том, что жизнь обесценилась. Люди не ценят ни себя, ни других, разобщены, разделены стенами, интересами. Совершая акт насилия, человек возвращает себе контроль над жизнью, оставляет след в этом мире, пусть и не самый хороший. Не случайно девушка снимала свои убийства на рок-концерте на камеру, и даже её собственная смерть попала на плёнку. Обретение себя ценой смерти — так можно выразить главную мысль фильма. В тоже время работа Буттгерайта не призывает к самоубийству, а скорее предостерегает. Не просто так она заканчивается кадрами с детьми, которые только начинают жить и не ведают страданий. И очень важно, чтобы человек смог пронести тот лучик жизни, детскую радость бытия и не поддался искушению смерти. Буттгерайт атеист, а потому далёк от сказок о загробном мире, которые навыдумывали церковники всех мастей. Жизнь есть только здесь и сейчас, и другой не будет. Не просто так главное предостережение о короле смерти Буттгерайт вкладывает в уста ребёнка, как бы цитируя новозаветный эпизод о младенце-пророке. На рисунке маленькой девочки король предстаёт забавным скелетом в короне, способным уловить лишь тех, кто не понимает, что жизнь ценна сама по себе, поскольку это дар природы. Эта почти сюрреалистическая мрачная поэма о «невыносимой лёгкости бытия», возможно, кого-то остановит от рокового шага, показав, что жизнь достойна того, чтобы её прожить. 7,5 из 10Скрыть