Корова. Все комментарии

Холодно в мире. Казенный сигнальный фонарь выхватит из небытия косые скулы океана, а это — нет, не синева водянистой акварели — просто зима. Длинная, как пытка, скрипучая, кромешная. Из дикой, заброшенной вселенной — простуженно покашливая, привычно томясь, туда, где сохранилось тепло. Дровишки, сарай, кадушка, сено. Отомкни затвор, фонариком посвети и увидишь: священная, древняя дочь Альтамиры, красным, охристо-бурым боком из тьмы выходящая, но главное — ее теленок, сосунок. Ничегошеньки он еще не понимает, ножки разъезжаются, обмакнешь в моло...ке большой палец, да и в рот, потом к миске: пей, несмышленыш. В этом строгом, будничном сумраке ты расцвечен солнцем, как будто весь из меда и материнской любви. Но время твое сочтено, и уже летом, жарким безбрежным летом, когда мир заиграет соломенным да голубым, снимут веревку в сарае: «Может, обойдется? — Все равно заберут, а ну не балуй, пошли!». И дальше — взрыв материнской ярости, минутная коррида, неравная борьба с человечьей стальной машиной, бесцеремонно вспарывающей пузо земли. … О смерти — обыденно и непреложно. Мы убиваем и едим каждый день, это же просто говядина. Кто-то должен отдавать — себя, свое молоко, мясо, кости, детеныша. Отдавать, ничего не получая взамен. Теленка продали на убой? Ну, не человека же. Драма вписана в оконную раму сельского домишки, где бесконечно жужжат скучные мухи, а в сухом (после всех слез и причитаний) остатке — сочинение «Как я провел этим летом…». Взрослым не все равно, просто живут они в другом измерении, выживают. А у мальчишки иначе, его радость — каникулы, несколько месяцев свободы. Все испытать бы, успеть. Его бежин луг, его яблочный спас, младенец в яслях, точно маленький Христос — да это он сам, прикорнул у вымени кормилицы Малёны (вторая мама), а когда вырастет, то откроет весь мир с высоты коровьей холки, да оттуда и сиганет, как с трамплина, будто придумал крылья, а внизу вся великая русская быль-равнина… Музыка Шостаковича и Шнитке, кропотливая техника «ожившей живописи» пальцами по стеклу, сумрачные тембры Рембрандта и всего один абзац из оригинального текста — так передал художник-мультипликатор Александр Петров шершавый, сумрачный, трудный язык Андрея Платонова. Позже появятся «Сон смешного человека», «Первая любовь», «Старик и море». И совсем не удивительно, если вслед за «Коровой» одну за другой захочется посмотреть все картины, ощутить воздушный простор классической литературы, подаренный нашим современником. 10 из 10Скрыть