Фэтс, Фэтс, Фэтс… Можете звать меня так, можете — вовсе никак, хотя на самом деле имя мое Корки. Корки Уинтерс. Малыш Корки Уинтерс, который всегда и везде неприметен. Вечная тень, постоянный гость на чужом празднике жизни, на который он был приглашен по чистой случайности и то не ради большей компании, а так — для развлечения жующей пьяной публики. Дерзкие, мерзкие, пошлые и просто недалекие шутки от Фэтса, деревянной куклы-чревовещателя, к которой привязан ее хозяин. Впрочем, это еще большой вопрос кто кому приходится хозяином: я — Корки или он — мне. Кто кого всамделишно дергает за ниточки и коверкает голос? И кто зарабатывает деньжата? Имя и фамилии его обычно не запоминают, да и к чему, спрашивается. Ответ прост и очевиден, пожалуй. Вот деньги, вот сцена, вот публика — делай свое дело, непризнанный талант, Корки-бой, Корки-тихоня. Будь клоуном-чревовещателем, пускай тебе завидует детвора, а ты — завидуешь их родителям, которые так красивы, так милы, так обычны, что хочется им плюнуть в рожи.
Корки… Боже, как я искренне ненавижу это имя, дарованное мне матушкой в тот ее период, когда она еще не любила кататься. Я не про такси или американские горки, если что, хотя она и там часто тоже бывала, пропадая по полсуток. Возможно, когда она была просто трезвой и просто вменяемой, ей бы и в голову не пришло бы назвать своего новорожденного сына Корки. Именем, который вызывал у меня дикое отторжение своей нелепостью, детскостью, будто клеймя меня как бордельную шлюху. Мне не хотелось даже быть Корки. Биллом, Джеком, Джоном — кем-то безликим и с другой, чужой, но приятной жизнью, но я лишь мечтал в то время, как вокруг меня ничего хорошего не было видно. Мамаша меняла любовников слишком часто, чтобы кого-то из них я мог счесть своим отцом, даже отчимом, и все свое время я пребывал у цирка или у задворок комедийного шоу. Меня забавляли всегда эти чревовещательные куколки. Я видел в них себя.
Собственно, благодаря матушке я искренне возненавидел весь женский род. Хотя нет, возненавидел — слишком жестко. Я стал бояться женщин, кем бы они ни были. Возможно, причиной тому стал случай, произошедший в самый канун Сочельника. Наш городок уже успело присыпать снегом, но это было достаточной причиной для закрытия школ. Не знаю отчего, но мне не спалось в то злосчастное утро, и я решил пойти по следам звуков, доносящихся из спальни матери. Звуки были специфические — не то стоны, не то приглушенные крики, но с нотками явного удовольствия. Зря его вошел тогда в комнату. Я увидел распластанное на деревянном полу тело своей мамаши — обнаженное и покрытое ссадинами. Над ней возвысился некто, чьего лица я не успел разглядеть, но понял я одно — он колотил ее со всей дури и по-видимому пользуясь и органами пониже. Заметив меня, спектакль прекратился, но вместо того, чтобы защитить меня, мисс Уинтерс заржала, плюнула мне в сторону и громогласно протянула: «А ну-ка, пощупай этого зайчишку» и… Дальше я не могу вспомнить ничего конкретного, но на всю жизнь я запомнил эти слова, запомнил мать, которая просто перестала для меня быть матерью и даже женщиной, потом саднящую боль во всем теле и страх. Этот страх не отпускает меня до сих пор, даже когда я просто встречаю на своем пути незнакомую женщину. Особенно пепельную блондинку. У меня тогда явственно возникает лишь одно желание — убить эту стерву, хотя прикончить мамашу я не решился. Зря, черт побери. Она испоганила мне жизнь.
А первое убийство… Дрянной Корки все тогда впервые списал на меня. Фэтс виноват, Фэтс подговорил, Фэтс, гаденыш этакий, прикончил ту девицу. Девицу, которая развратно курила у бара, и буквально взывала своим видом о помощи, кричала о своей ненужности, упакованной в дешевый макияж и полупрозрачную одежду. Убивать таких просто, соблазнять и гипнотизировать — еще проще. Обычные слова, нужные фразы, настрой и — вот уже она лежит в подворотне с перерезанной глоткой, из которой на мутно-серый асфальт льется багровая струя крови. Нужен же Корки кто-то, на кого можно списать все его проделки, грешки и проступки. Я не возмущаюсь, мне даже нравится такая вот роль. Первый раз был самым ярким. А потом вновь появилась Пегги.
Пегги. Милый цветок, который я никогда не решался сорвать без сожаления и позволения. Ее я не боялся, а просто любил. Впервые по-настоящему, без затаенной ненависти или презрения, часто любуясь ее отражениями в стеклах, когда она проходила мимо. Но я не решался даже на нее взглянуть, даже исподволь и исподлобья, даже так, чтобы просто посмотреть на нее. Нет, это не было привычное для меня проявление страха, который я все больше перебарывал, если пользовался своей новоприобретенной магией. Я просто не хотел показаться слабым, тупым, тем, кем я не хотел быть для Пегги. Но я нашел к ее сердцу желанные ключики. Через Фэтса, который решил ее рассмешить. И стоило мне ее пригласить в дом, судьба моей вечной возлюбленной была решена. И уж теперь ни я, ни Корки ее не отпустим и, если понадобится, пойдем на все, что угодно, чтобы она была нашей. На земле и на небе. Уж я знаю немало способов, как убрать лишних людей.
Фэтс, Фэтс, Фэтс… Можете звать меня так, можете — вовсе никак, хотя на самом деле имя мое Корки. Корки Уинтерс. Малыш Корки Уинтерс, который всегда и везде неприметен. Вечная тень, постоянный гость на чужом празднике жизни, на который он был приглашен по чистой случайности и то не ради большей компании, а так — для развлечения жующей пьяной публики. Дерзкие, мерзкие, пошлые и просто недалекие шутки от Фэтса, деревянной куклы-чревовещателя, к которой привязан ее хозяин. Впрочем, это еще большой вопрос кто кому приходится хозяином: я — Корки или