Мания Жизели. Все комментарии

Нежное гудение настраиваемых инструментов подобно пению цикад. Еще немного подождать, затаив дыхание, и музыка заструится, музыка затопит сознание: певучие переливы флейты, восточные тембры рожков, хрустальное арпеджио арфы. Хроматические волны выплеснут на берег летней ночи в парке Петергофа жемчужину чистой поэзии, ускользающую грезу — но резко оборвется мечта непечатным словом и пьяной разгульной песней про генеральскую дочь. Красота и безобразие, роза и жаба, башня из слоновой кости и грязь психиатрических больниц мелькнут в изящно декориро...ванном фолианте эпохи, дразня утонченным имморализмом. О сильфида души моей, бестелесная, безумная балерина, имя тебе — модерн. В 1913 году Нижинский извивается в непристойном «Послеполуденном сне фавна», Бакст набрасывает эскизы сценических костюмов для грандиозной труппы, которая покорит мир. Пока еще ничего не зная о Дягилеве, юная Ольга Спесивцева готовится стать танцовщицей Мариинского театра, разучивая скучные demi-plie releve. История постоянно петляет, разбрасываясь датами и именами, уводя от академического сплина к томным эротическим этюдам. Из дымки операторского сфумато выплывает образ ветхозаветной Евы, играющей зеленым яблоком: тело как партитура. И мужчины, мужчины, мужчины… Да, песенка вначале была неспроста. Любовные романы как нельзя лучше ложатся на нотный стан, ведь Алексей Учитель вознамерился вывести формулу модернистского искусства прямо здесь, на улице Красных Жизелей, что на пересечении спален, ресторанов и гримерных. А слагается она из того, как несмело противятся критикам-эстетам, кокетничают с чекистами и уезжают в прекрасное далеко, не выдержав алого зарева революций, — чтобы найти своего черного человека и сойти с ума на чужбине в бесконечном отражении зеркал. Вершина творчества и проклятие, Жизель подчиняет себе балерину, маска прирастает к лицу, воображение дорисовывает черные перышки у лопаток — почему бы нет? Отважно шагнув из документального кино в игровое, режиссер склеивает раритетные кадры начала века, изящные виньетки с тоненькой Галиной Тюниной в роли Спесивцевой, китчевые эпизоды нашего времени с ней же — в роли актрисы, Спесивцеву изображающей, причем в узнаваемой кофте от спортивного костюма, в этом победоносном символе 90-х. Эклектичность завораживает, двери распахнуты в анфиладу вечности, все повторяется, как встарь: девушка, балет, безумие. Заигравшийся в судьбу модерн трагически умирает, неомодерн иронически усмехается, но не скрывает восхищения. Разнеженное тело искусства, умащенное благовонными маслами сладких мук и терпких слез, лениво выбирает воплощения: где-то между маленькой капризной девочкой и холодной безлюбой королевой. И когда живущая в кадре античных бюстов героиня застывает, превращаясь в прекрасную статую, зритель отправляется считать собранные автором камео маститых кинодеятелей, а мускулистый бронзовый бог с непроницаемым лицом снимает пачку и убегает баловаться в фонтан, сверкая безупречными ягодицами. Это ли не идеальное либретто?Скрыть

Поэтический образ женщины начала 20-го века, эпохи трагических судеб, сумрачного Петербурга, декаданса в искусстве и ощущения сумасшествия, витающего в воздухе. Фильм стоит посмотреть хотя бы ради атмосферы — красивейшее построение каждого кадра, полумрак, пропитывающий большую часть произведения, хорошая музыка, отличная игра актеров. Он снят так, как я люблю — поэтическим языком. В нем много неясных вставок, недосказанности, полутонов, символов. Женщина, окруженная поклонниками. Они готовы на все, чтобы обладать ею, пока она блистает в ...лучах славы и красоты. В конце фильма мы видим ее и Долина, самого преданного поклонника, мечтавшего отдать жизнь за одну ночь с ней. Теперь она полностью в его власти: потерявшая разум и привлекательность молодости, она может только обездвижено смотреть в пространство. «Когда я вижу тебя сейчас, мне хочется сбежать от тебя, или чтобы ты исчезла» — говорит он ей. Теперь она оказывается совершенно ненужной вещью в его руках, которой больше некому похвастаться. Этот фильм — талантливое поэтическое произведение о красоте, страсти, сумасшествии. О судьбе, тесно переплетенной с эпохой.Скрыть