Маскарад

Крыши дальневосточных шедевров архитектуры всегда причудливо искривлены — по преданиям, духи злобы поднебесной летают по прямой и боятся извилистого пути. Но зло всегда умудряется найти вход в королевские дворцы. Корея, беззащитный полуостров, подвергаемый набегам «японских обезьян» и оглядывающийся на то, «что станет говорить» династия Мин. Непосильные повинности, из-за которых мужчины оскопляют себя и продают дочерей, феодалы, лелеющие свои интересы, чиновники, чьи заученные слова не выражают и части их личных планов, услужливая, но... непредсказуемая в своём молчании челядь, войско, отдаваемое на заклание. И этот взгляд покинутой, почти свергнутой королевы, отчаянный и презирающий одновременно. Найти двойника! Он примет на себя всю боль ударов. Дурак, не понимающий, во что ввязался, будет таким искренним и беззащитным, что невольно раскроет всех, как раковины моллюска; покажется трепетное и беззащитное мясо, и станет видно, у кого оно ядовито, а у кого — безопасно и даже съедобно. А сгинет, дурака не жаль: будущее ему и не положено. Судьба ускорила подмену, и шут, пародировавший короля в доме развлечений, оказался в плену бесконечных анфилад дворцового ансамбля. Сюжет ленты не оригинален. При просмотре не раз всплывают параллели с американским фильмом «Дейв» 1993 года; и всё же «Маскарад» не корейская вариация комедии Айвена Райтмана. Хотя бы потому, что — не комедия, при всей комичности отдельных ситуаций. Позволительная роскошь американцев посмеиваться над представителями власти, возможность счастливого исхода при всей потенциальной опасности положения лжепрезидента, чувство внутренней свободы и достоинства играющего роль, демократия, делающая возможным союз мужчины и женщины из разных кругов, — всё это вкупе, конечно, совсем не равно положению двойника, занявшего трон монарха государства Чосон семнадцатого века. В таких условиях веревка дамоклова меча над головой тоньше, а лезвие острее. Ситуация, разыгранная в фильме, вызывает в памяти не столько классическую перемену мест Принца и Нищего (ибо зеркальных испытаний в ней нет), сколько драму Рюи Блаза; тогда русское название фильма «Кван Хэ: человек, ставший королем», вполне перекликается с репликой героя Гюго о маскараде своей судьбы. Впрочем, сценарий имеет под собой реальную историческую основу. Деспотичный король Кванхэ, пятнадцатый ван Чосона, действительно пытался изменить политику своей страны, за что был свергнут и не получил храмового имени. Пятнадцать дней, исчезнувшие из анналов, таинственные дни, возможно, ставшие причиной изменения курса правителя, — та жгучая тайна, вокруг которой хочется плести кружева фантазий. Фильм южнокорейского режиссёра Чанг-мин Чо, создателя немногих, но запоминающихся своей душевностью лент, — сказка. Сказка предполагает благополучный исход, но не обещает промежуточных счастий, напротив: чем чаще взлетают и падают качели умиления и страха, тем лучше. Богато иллюстрированная, словно выполненная в технике солнечной акриловой живописи, вводящая в давно ушедший мир, где носили иные костюмы и окружали себя иными вещами, эта сказка смешивает в себе историческую драму, комедию, мелодраму, нигде не перегибая, не позволяя интерьеру стать декорацией спектакля, а пафосу стать безвкусицей. Так, может быть, не самый великий музыкант вдруг сочно и уверенно берёт первую ноту и на этой удаче безупречно отыгрывает концерт до самого завершения. Во многом в успехе фильма повинен Ли Бён-хон, справедливо успешный и в Голливуде. Смена тонких, незримых масок на лице. Ощущение чуждости, невписанности с рождения в интерьеры и обстоятельства. Любовь к женщине вместо любви к женскому телу, — самозванец получился правдоподобно иным. Актёр заставил поверить в то, что играть приходилось настоящему королю — играть по правилам дворцового этикета, повторять заученные фразы ритуальных спектаклей. Человеку же, для которого игра была привычным занятием, повседневное притворство, непроницаемость масок стали невыносимыми. Парадокс подобного актёрства в том, что серьёзными вещами нельзя играть, но неуместную серьёзность можно заменить несерьёзным к ней отношением. Не игра по правилам, лишь импровизация заставляла партнёров по неожиданной сцене забывать свои роли, отвечать честно настолько, насколько не заставила бы ни одна изуверская пытка. Фильм, начавшийся надеванием маски, оказался историей о снятии всяких масок. И если в начале Ха Сун, самозванец поневоле, окружён толпой, отдельные слои которой отличаются лишь «униформой», и вынужден терпеливо выслушивать рассказы нового господина и наставника Хео Гюна о том, кто есть кто, ближе к концу этот человек, безусловно изменившийся сам, не вошедший в роль, но принявший её, как крест, на свои плечи, оказался во многочисленном окружении отдельных личностей, будь то советник, евнух или девочка-служанка. Достаточно благополучный конец сказки даже не в размыкании стен, не в выходе в лес, похожий не то на лечебные иглы в теле земли, не то на воткнутые в неё мечи, тот лес, где бдительный прежде телохранитель отчаянно сражался за жизнь своего любимого государя, не в уходе корабля, провожаемого уже не господином, а другом. Ибо центральная сцена, эффектно повторённая дважды, почти детективная, переместилась ближе к концу, и это сцена выбора. Счастливый исход — в оправдании этого выбора. Чтобы что-то сдвинуть в жизни человека ли, многих людей, страны, — необязательно пользоваться привилегией человека, «право имеющего». Достаточно просто остаться человеком. Достаточно любви и правды, — и дело будет доделано самой судьбой. Возможно, такой исход — действительно сказка. Но сказка ведь, как известно, не ложь. 10 из 10Скрыть