Мельница и крест. Все комментарии

Признаться, к моменту просмотра этого фильма я была совершенно не готова к тому, что увижу. И это несмотря на то, что поразить меня продуктом кинопроизводства на основе художественной живописи было трудно: первое, что приходит на ум — Куросава со своими «Снами» и Вебберовская «Девушка с жемчужной сережкой». Первые полчаса я вообще недоумевала по поводу того, зачем вообще нужно было искать фильм с оригинальной аудиодорожкой: мне казалось, что даже в «Чайке по имени Джонатан Ливингстон» слов больше. Ты слышишь всё, что угодно — шум ветра, топ...от копыт, возню детей, скрип дверей, квохтанье домашней птицы… — всё, кроме человеческой речи. С первых же минут впадаешь в заданный ритм, неспешный, словно ход застывающего времени, но при этом напряженный, как еле уловимый гул в небе перед грозой. Вообще, появляется ощущение, будто находишься в каком-то дурдоме, где люди, словно тени, существуют под воздействием медикаментов. Но что-то не дает руке взять пульт и остановить происходящее. И это что-то — совершенная эстетическая красота на экране. Мозг, словно парализованный, нисколько не спешит прекратить это тихое безобразие, это безмолвное сумасшествие только по одной причине — глаза под угрозой расстрела отказываются подчиняться мозгу. И мозгу, как органу вполне себе здравомыслящему, сие абсолютно ясно. Представьте себе, что вы зашли в музей. Не пошли в музей на экскурсию, а по воле доброго волшебника дождливой осенней ночью забрели в художественный музей, так, погреться и переждать дождь. Волшебник тут обязателен, ибо кто вас пустит в музей ночью, не правда ли? Ну так вот, вы ходите по пустым, тихим залам в полумраке, слышите только эхо собственных шагов и вдруг картины на стенах начинают оживать. Они не говорят, но каждая рассказывает свою историю. И одна такая история полностью захватывает вас, захватывает настолько, что вы не в состоянии пошевелиться и уж тем более уйти. Вы просто не можете уйти, даже если уже утро и дождь закончился, даже если охранник настойчиво вас просит об этом — вам нужно, почему-то просто необходимо дослушать и досмотреть эту историю до конца. Эта история банальна: она о том, как пекут хлеб, растят детей и пасут скот; и она вечна, потому как показывает, что такое человек в своей жертвенности, жестокости, любви, доброте, алчности… о том, какова природа его, которая не меняется на протяжении тысячелетий. Эту историю вы знаете наизусть, она по факту библейская, но она по-прежнему не отпускает вас, потому что по сути она — о вас. Передать визуальное удовольствие от просмотра этой работы очень трудно, так как удовольствие это несоизмеримо с моими скромными способностями к описанию. Каждый кадр хочется остановить и разглядывать. Лица, костюмы — всё как-будто сошло с полотен шестнадцатого века. И после просмотра очень непросто войти в обычный ритм жизни. Даже оглянувшись вокруг себя, не сразу понимаешь, что вернулся во времени вперед. Этот фильм может нравится или не нравится, его кто-то поймет или не поймет, или поймет не до конца, но вряд ли кого-то он оставит равнодушным. Более того, такого рода картины надо пересматривать, хотя бы раз в пять лет, и уж точно показывать детям, достигшим определенного возраста, для всеобщего развития. 10 из 10Скрыть

Ненавижу фразу «это кино не для всех», особенно, когда ее многозначительно произносит моя подруга из кинопроката. Но за эту наводку ей благодарна. Хотя что-то стала понимать только с третьего просмотра. Вообще-то я люблю быстродействие, лихо закрученный сюжет, сложную интригу. Ничего этого в фильме польского режиссера Леха Маевски нет. Пересказывать его так же бессмысленно, как «Андрея Рублева» Тарковского. Поэтому постараюсь передать свое ощущение, которое у одних, возможно, вызовет желание посмотреть фильм, а у других это желание отобьет.... И это — нормально! Лех Маевский экранизировал, а, точнее, оживил с помощью 3D-технологии и специальной камеры картину Питера Брейгеля «Путь на Голгофу», написанную художником в 1564 году. Сама картина, хранящаяся в Венском Музее истории искусств, у неискушенного, но внимательного зрителя может вызвать закономерный вопрос: «Художник, часом, ничего не попутал? Голгофа вроде бы южнее… И народ одет как-то не по-библейски…» Учитывая пожелания заказчика, художник переносит евангельское событие в современную ему Фландрию, переживающую тяжелые времена испанского владычества: «Итак, это могла быть группа святых, возвращающихся из прошлого, чтобы оплакать судьбу Фландрии». Виселицы и пыточные шесты с колесами на картинах Брейгеля — примета времени. Испанская инквизиция в прямом смысле выжигала и вырезала несогласных с догматами католической церкви: «Костры не угасали; монахи, более умевшие жечь реформаторов, чем опровергать их, поддерживали огонь на кострах, подкладывая человеческое мясо». На родине художника протестантов оказалось столько, что смертный приговор был вынесен всем жителям Нидерландов. Таков исторический контекст картины и фильма, в основе которого — книга «Мельница и крест», написанная исследователем творчества Брейгеля Майклом Гибсоном. Лех Маевски не стал ограничивать себя историей создания шедевра, а показал судьбы десяти персонажей картины, в том числе самого художника и его жены (Йоанна Литвин), заказчика картины Николаса Йонгелинка (Майкл Йорк), Девы Марии (Шарлотта Рэмплинг), которая говорит странные и тревожащие душу слова о своем сыне (особая благодарность режиссеру, что оставил его образ за кадром): «Он стал угрозой каждому самодуру, которого не волнует ни Бог, ни человек, а лишь собственная убогая незыблемость и сила». Брейгель в исполнении Рутгера Хауэра, мистически похожего на своего великого земляка, начинает творить прошлое из настоящего: продумывает композицию картины, подбирает персонажи, одевает их, заботливо расправляя складки на одеждах, расставляет, как шахматные фигуры ему одному ведомой партии… Спаситель, которого собираются распять на кресте испанские солдаты — убийственный аргумент художника против инквизиции. Актёры в соответствии со стилистикой фильма играют оживших героев живописного полотна. Компьютерная графика, с ювелирной точностью воссоздающая детали картины, настолько органично вплетена в интерьеры мельницы и крестьянских домов, снятых в исторических местах Польши и Чехии, что чувствуешь себя внутри событий. Красота каждого кадра завораживает — хочется растащить фильм на скриншоты. В фильме почти нет слов и музыки: в основном звуки — смех, ржанье, карканье ворон, скрип колес и жерновов. Мы смотрим вокруг глазами Художника — его шкодные дети, их бесконечно терпеливая мать, люди, преследуемые и жестоко убиваемые за какие-то неведомые нам прегрешения, флиртующие мужчины и женщины — лишь персонажи будущей картины. И над всем этим — Мельник, бесстрастно взирающий на людей с головокружительной высоты Мельницы. Почти не различимый на полотне, в фильме Мельник играет одну из главных ролей: движением руки он останавливает время, давая возможность Художнику перенести на холст придуманную и выстроенную им реальность. Создатель идет навстречу Творцу, если Ему это угодно. Режиссер буквально следует идее Питера Брейгеля о том, что время статично — распинают «здесь и сейчас», только меняется ландшафт, фасон мундиров людей, делящих одежды, и вид орудий, пронзающих плоть. Все остальное неизменно, как и нелепый, жуткий танец толпы, завершающий фильм — «и в итоге именно невежество, косные обычаи и нравы одержали победу, и я уже ничего не понимаю». «Зачем мне смотреть Брейгеля или Босха? Потому что они мастера. Творцы! Как они работали, как писали — попробуй, повтори! Не получится. Поэтому их нужно разделить, положить отдельно — они создавали мир, но они собирали его из мирской суеты. Вот что значит быть художником или даже гением», — сказал как-то Лех Маевски. У него получилось. Получится ли у нас хотя бы задуматься над всем этим?Скрыть