Прекрасная, чистая, волшебная, божественно добрая постановка. Идеальный мир, идеальные люди, идеальные чувства. Мир полдня — мир советской фантастики, перенесенный на планету, чем-то похожую на Средиземноморье, планеты Земля, эпохи Возрождения.
Чтобы снять такое нужно жить на вершине эпохи веры в человека, эпохи любви к человеку — на вершине различения высоко и низкого; благородного и пошлого; того, какими должны быть мир и человек и того какими они не должны быть, и какими их даже не стоит показывать на экране. Чтобы снять такое — нужно жить в Советском Союзе 1970х.
И фильм не нагромождение лубочных образов мечтателя-графомана, бессильных в своей неправдивости и обрывочности. Это целостный мир мастера — логичный и завершенный. Это эмоционально притягательный мир — мир, каким он должен быть — мир властный своей силой обращения к самому высокому, что есть в человеке — обращенный к его благородству мысли, чувства, поступка. Даже тогда, когда речь идет о «повседневности» такого мира — о комедии обычных человеческих чувств.
Гораздо слабее выглядит на этом фоне мир Кеннеты Брана, который в 1993 году снял свою хорошую постановку той же пьесы Вильяма, нашего, Шекспира. Брана перенес действие в условную Америку 19 века, но не смог избавиться от мелодраматичности 1990х.
Особенно это заметно в кульминационной сцене ложного обвинения. Там, где у Самсонова наше сердце обрывается от негодования за вторжения Зла (в обличии банальной лжи) в мир Доверия и Любви, где мы в ужасе от угрозы тотального разрушения такой (как теперь оказалось) хрупкой в своей красоте вселенной человеческого благородства — там у Браны мы лишь с горечью наблюдаем за еще одним разрушением отношений между обреченно несчастными в своей сердцевине людьми (которые лишь ненадолго могут почувствовать счастье, прилепившись друг к другу).
Фильму Самсона Самсонова 1973 года на момент написания этой рецензии не повезло — его нет в восстановленном виде. Но даже так, даже с огрехами старой пленки и в низком разрешении — он воспринимается ярче, чем хорошая HD-копия фильма Кеннеты Браны 1993 года. Срабатывает магия передачи яркости чувств. Он воспринимается легче и веселее. Он продолжает искриться в нашей памяти даже спустя дни и недели после просмотра. И, что кажется удивительным, рассказанная на русском языке история, предстает аутентичнее, чем, услышанная на шекспировском языке, британская постановка.
И еще. Актеры в обоих вариантах в большинстве случаев очень хороши — но там, где наша Татьяна Веденеева — это именно божественная Геро, актриса из 1993 года — лишь мила и сексуально притягательна; там, где даже в подчеркнуто нелепых мизансценах, Константин Райкин живет своим героем, Кеннет Брана лишь ярко исполняет номер. Что также очень характерно.
Прекрасная, чистая, волшебная, божественно добрая постановка. Идеальный мир, идеальные люди, идеальные чувства. Мир полдня — мир советской фантастики, перенесенный на планету, чем-то похожую на Средиземноморье, планеты Земля, эпохи Возрождения. Чтобы снять такое нужно жить на вершине эпохи веры в человека, эпохи любви к человеку — на вершине различения высоко и низкого; благородного и пошлого; того, какими должны быть мир и человек и того какими они не должны быть, и какими их даже не стоит показывать на экране. Чтобы снять такое — нужно жит