Много шума из ничего. Все комментарии

Кеннет Брана — чуть ли не единственная надежда Британии на сохранение своей классической культуры. Мы вот тут не знаем, а весь 2018 год в Великобритании во всех основных медиа, на фоне всепобеждающего движения #миту, регулярно происходили наезды на их собственного Вильяма их Шекспира. Прямым текстом прогрессивная общественность вещает, что Шекспир — сексист, расист и недостаточно любит ЛГБТ. И это при том, что вся прогрессивная англосаксонская общественность по обе стороны океана уже не одно десятилетие ставит пьесы Шекспира, где мужчин игр...ают женщины, старики молодых, цветные белых, гетересексуальные роли переделывают в гомосексуальные, добавляют садо-мазо вставки, действие переноситься из дворцов в бетонные коробки или трущобы и т. д., и т. п. На этом фоне всё, что ставил Кеннет Брана, а ставил он Шекспира, слава богу, чуть не всего — это образец корректности — отрада глаз, ушей и разума. Поэтому будем благодарны, что в фильме Брана включил всего одного чернокожего персонажа, тем более, что в 1993 году это было вполне интересно, свежо и имело хоть какой-то смысл, кроме всепобеждающей поступи «политкорректности», который мы наблюдаем сейчас. Если же кому-то, все-таки, не дает покоя, почему принц арагонский (Дон Педро) — чернокож, извольте, можно предложить вполне разумное объяснение, которое еще и обогатит мотивацию героев в наших глазах. Предположите, что отец принца ходил направо и налево и произвел на свет несколько бастардов. Но признал он законным наследником только одного из них — сына чернокожей пленницы, в которую он влюбился без памяти в одном из военных походов (предположим даже, что она была еще и какая-нибудь африканская принцесса с хорошим наследством в виде пары провинций — для разумности обоснования выбора). Соответственно, другой бастард (Дон Хуан) имеет все основания и ненавидеть своего единокровного брата, и попытаться занять его место (тем более, что степень чернокожести Дона Педро заставляет подозревать, что он сын не короля Арагоны, а неизвестного чернокожего любовника своей матери)… Вот такая вот могла там быть история. *** Но вернемся к собственно фильму. И условностью одежды и, главное, характером эмоциональных реакций персонажей Кеннет Брана перенес действие пьесы в условную Америку 19 века. Наверное, он хотел тем самым сделать Шекспира более понятным для широкой англосаксонской аудитории. Вот только приблизив произведение к среднему американцу, он отдалил её от того Шекспира, которым живем мы — от Шекспира как вершины человеческой культуры. Шекспира, который даже в своих комедиях возвышает наш дух, а не только веселит и развлекает. В этом смысле Кеннет Брана проигрывает почти по всем статьям нашему фильму 1973 года режиссера Самсона Самсонова. И хотя сам Кеннет Брана в роли Бенедикта столь же хорош, как и Константин Райкин, но общий актерский ансамбль и, главное, дух благородства, чистоты и едва не произошедшей Трагедии — все это в пользу нашего фильма. Особенно всё это заметно в кульминационной сцене ложного обвинения. Там, где у Самсонова наше сердце обрывается от негодования за вторжения Зла в мир Доверия и Любви, где мы в ужасе от угрозы тотального разрушения такой (как теперь оказалось) хрупкой в своей красоте вселенной человеческого благородства — там у Браны мы лишь с горечью наблюдаем за еще одним разрушением отношений между обреченно несчастными в своей сердцевине «обычными людьми»… Фильм Кеннета Брана задействует почти все ресурсы кино-натуралистичности 1990х, возможные для комедий Шекспира. Фильм Самсона Самсонова целиком разворачивается на территории классического театра… но в памяти след оставляет ярче именно наш фильм. Посмотрите оба — они стоят того и сами по себе, и, особенно, чтобы сравнить и оценить тот высочайший уровень, на который был поднят советский театр и кинематограф.Скрыть