Порою каннский веник, старательно выметающий со своей сцены всё не годящееся для ее мишурного украшения, на мгновение замирает и гостям фестиваля дают взглянуть на «диковинки» кинематографа. Так случилось и с «Границей» Аббаси (хочется всё-таки сохранить оригинальное название фильма), заработавшей «Особый взгляд» лазурных критиков.
Конечно, внимание Канн, уже давно превратившихся в образцовую ферму по заготовке силоса для дойных коровок с премированием наиболее продуктивных слезных доярок и фермеров, умеющих наметывать сено в наиболее высокие стога, может несколько насторожить иного зрителя. Но тут взгляд всё-таки «особый», и дарованный сразу по нескольким очевидным причинам: режиссер сам-то не местный, а к таким положено относиться с повышенной симпатией; потом, некоторое количество мягкого сенца в фильме Аббаси всё же присутствует; наконец, иногда нужно делать вид, что интересуешься альтернативной кормовой базой.
Впрочем, говорить о собственно альтернативном мейнстриму кино в случае Аббаси нельзя. Режиссер и его со-сценаристы ловко прошли по узкой границе-мосткам между болотом вполне себе фестивального кино и свежим лесным озером независимого авторского, то невинно собирая кувшинки на одной стороне, то поднимая со дна другой необычных созданий, пускающих любовные пузыри в этом водоеме и пугающих добропорядочных обывателей. Жертва чудищу обыденности была принесена не зря — без нее дальше Роттердама не пустили бы, а так фильм прямиком отправился на Лазурный берег и далее в Севилью (прошлогодняя площадка Европейской кинофермы), а кто-то даже называет «Границу» шведской «Формой воды» — фильмом, если из него вырезать несколько интимных сцен, предназначенным десятилетней аудитории (не по месседжу — он для всех, а по детсадовскому сценарию и соответствующей постановке).
Спорить о правомерности подобных сравнений дело, вестимо, пустое — у каждого своё видение кино. А вот что отрицать сложно, так это значимость сохранения интриги сюжета в упомянутых работах. Для «Воды» сиё не играет никакой роли, тогда как «Граница» будет воспринята несоизмеримо увлекательнее, будучи просмотрена «с чистого листа». Посему, если кто-то еще не успел прочесть всякие умности или глупости про сюжет фильма Аббаси, постарайтесь этого и не делать до просмотра — интереснее будет даже в том случае, если вы потом с поносом у рта начнете ругать его работу: гнев будет праведней.
А вот причину ругани — как уже в обилии существующей, так и грядущей — всё же необходимо обсудить. Поостыв после просмотра от эмоций и положив руку на то место, где у некоторых бьется сердце, давайте честно ответим на вопрос о главном раздражителе фильма. Субъективное мнение таково: это всего лишь одна сцена, которую очень скоро в синефильских кругах все будут называть «та самая эротическая сцена из Аббаси». И слава всем тринадцати скандинавским богам и четырем богиням, у режиссера хватило смелости от нее не отказаться!
«Я человек, и всё нечеловеческое мне чуждо» — перефразируя древнеримского комедиографа, так можно охарактеризовать причину неприятия «той самой сцены», а заодно и ироничный посыл режиссера зрителю, кидающего несвежие томаты в «Границу». Рассуждения же о половых особенностях героев фильма не мудрее решения вопроса о гендерной принадлежности Колобка из одноименной сказки. Что до заявлений некоторых об очередном слове в защиту сексуальных меньшинств, то тут уж кому что ближе…
Человек с интересом наблюдает за спариванием каких-нибудь жучков в научпопе, но недолго думая давит их, если они кажутся ему угрожающе страшными в реальной встрече. Человек увлеченно поглощает зрелище копуляции других людей, но наблюдение за аналогичным процессом гуманоидов вызывает у него стойкое чувство отвержения. Кто же мы на самом деле — Homo sapiens или Homo instinctus? Наверное, нечто среднее. И в массе своей стремимся к чему-то среднему, не выходящему за «рамки». Только вот признать то, что рамки эти образованы скованностью разума никому не хочется; гораздо проще загнать всех в границы обыденности. Так для кого мы отправляем приветственные послания в далекий космос, если на своей планете к иным формам жизни в лучшем случае относимся как к корму? С чьим разумом хотим подружиться, если у себя дома готовы общаться только с себе подобными?
Основные идеи фильма просты как решка пяти шведских крон: человечеству в массе свойственен стадный образ мышления; пока ты как все или хотя бы приносишь видимую пользу — ты в стае, а чужой обречен на одиночество или уничтожение; зло порождает ответную реакцию; любовь сохраняет жизнь. Обо всём этом снято сто тысяч фильмов и написано столько же романов, но темы эти злободневны от времен первых мифов до сегодняшнего дня. «Граница», оформленная в пограничных жанрах киноискусства и безгранично адресованная, лишь предлагает пронести через таможню вашего разума некоторые совсем не криминальные мысли, способствующие продвижению на пути познания себя и мира.
Порою каннский веник, старательно выметающий со своей сцены всё не годящееся для ее мишурного украшения, на мгновение замирает и гостям фестиваля дают взглянуть на «диковинки» кинематографа. Так случилось и с «Границей» Аббаси (хочется всё-таки сохранить оригинальное название фильма), заработавшей «Особый взгляд» лазурных критиков. Конечно, внимание Канн, уже давно превратившихся в образцовую ферму по заготовке силоса для дойных коровок с премированием наиболее продуктивных слезных доярок и фермеров, умеющих наметывать сено в наиболее высоки