Полая, невыносимая, нервозная тьма, изредка прорезаемая эхом стонов, криков. Тремор камеры, подернутый электрической занавесью помех и — резкая вспышка. Брызги крови, лежащий на полу и сочащийся слюной и кровью язык, пляска неистовых страданий на покрытом бинтами лице. С бесстрастным хирургическим аккуратизмом плоть расчленяется, отслаивается кожа — тонкая как пергамент, обнажается до кости, заливая ливневыми потоками крови расхристанное пространство постели. Смятые простыни, они еще помнят те акты бесстыдного удовольствия, запечатленные на камеру — и не забудут никогда тот миг, когда похоть затмила все, а на смену ей пришло кадаврическое безумие, обессмыслившее все. И снова уход в темноту, но уже слегка умиротворенную. Означающую отпущение грехов и милостивую смерть после сотен часов мучений, начавшихся для Каны и троих её друзей с традиционных сексуальных приключений, развлечений, увлечений.
«Нику дарума» японского андеграундного режиссера Тамакичи Анару — это, если угодно, абсолютный, а потому предельно беспощадный псевдоснафф, начинающийся в общем-то как крайне реалистичный, с точки зрения физиологических подробностей, порнофильм в привычном японском духе, то есть откровенные игры с БДСМ-атрибутикой более чем приветствуются и демонстрируются не без некоего извращенного авторского удовольствия. Учитывая тот факт, что все половые дискурсии в картине, полные до краев всеми 50 оттенками серого, красного и голубого, не являются симулякрами, а актёры кончают по-настоящему, то «Нику дарума» до определённого момента, естественно, воспринимается исключительно как эдакий агрессивный вариант разного рода пинку, только любовно очищенного Тамакичи Анару от всяких эстетских признаков чувственности, подспудной морали и всего того, что не является тотальным hard без смысла, страха и упрека в угоду порно hoc est quod. Какая уж тут философия, коль режиссёра интересует лишь одно: насколько терпеливой и умелой окажется объект многочасовых соитий, ведь всему есть предел? Или всё-таки нет?!
Как известно, нику дарума — это национальная японская кукла без рук и без ног, тождественная Бодхихарме, приносящая счастье. Праматерь русской матрёшки, дарума используется в новогодний час для загадывания желаний, но в случае если в течении двух лет сбычи всех мечт не происходит, ради очищения куколку сжигают. Именно в такую куклу, но в обесчеловеченном виде, и предстояло превратиться героине кровавого порноопуса Тамакичи Анару, когда она перестала принимать все правила жестоких игр со стороны её партнёров, вошедших в раж неистовой сексуальной агрессии, вспыхнувшей по сути иррационально. Во всяком случае, внятных переходов от просто сексу к тотальному насилию в фильме нет; ломанный, близкий к формату хоум-видео, кадр взорвётся жестокостью слишком резко, порно перестанет быть таковым просто постфактум. Мальчикам захотелось поиграть ещё…
Не углубляясь в мотивацию поведения своих героев мужеского пола (Кана в этом смысле выписана более чётко), Тамакичи Анару в последние полчаса ленты разряжается кровавой баней, в которой будут секс в зияющую рану, секс с искалеченным трупом, кастрация и зверское смертоубийство, извращения нахлынут штормовой волной почти без перерыва на «чай, кофе, потанцуем?», причём в ленте вполне осознанно произойдёт эффект двойного взгляда, ведь реальность «фильма в фильме» никто не отменял, и запечатленный режиссером в роли самого себя неприкрытый девиантный снафф становится такой же неотъемлемой частью сублимированных авторских желаний, что и у свихнувшихся актёров, переставших адекватно различать мир по ту сторону камеры и зрачка оператора. Подавленные, дикие и совершенно алогичные комплексы нашли своё воплощение в лишенной всякого права на слово героине, превращённой не в божество, но в убожество, на которое выплескивается весь мрак, что таился во глубине сознания её не то друзей, не то просто партнёров. Но сама суть их отношений не менее важна, чем то во что они переросли; фиксируя обыденность жизни героев в экспозиции фильма, давя на безысходный примитивизм их существования, Анару задаёт весь дальнейший минорный тон всем их нетривиальным и горячечным порноэкспериментам. Если не к чему стремится, если патока плоти сочится желаниями, если мания кино заменяет его магию, а внутренний мирок убог так же, как и убранство комнаты — съёмочной площадки, то ждать вестей не от Бога, но от Дьявола приходится совсем недолго.
Like
Comment
Share
VinterriketShared publicly - 2017-01-03T23:31:00Z
Полая, невыносимая, нервозная тьма, изредка прорезаемая эхом стонов, криков. Тремор камеры, подернутый электрической занавесью помех и — резкая вспышка. Брызги крови, лежащий на полу и сочащийся слюной и кровью язык, пляска неистовых страданий на покрытом бинтами лице. С бесстрастным хирургическим аккуратизмом плоть расчленяется, отслаивается кожа — тонкая как пергамент, обнажается до кости, заливая ливневыми потоками крови расхристанное пространство постели. Смятые простыни, они еще помнят те акты бесстыдного удовольствия, запечатленные на камеру — и не забудут никогда тот миг, когда похоть затмила все, а на смену ей пришло кадаврическое безумие, обессмыслившее все. И снова уход в темноту, но уже слегка умиротворенную. Означающую отпущение грехов и милостивую смерть после сотен часов мучений, начавшихся для Каны и троих её друзей с традиционных сексуальных приключений, развлечений, увлечений.
«Нику дарума» японского андеграундного режиссера Тамакичи Анару — это, если угодно, абсолютный, а потому предельно беспощадный псевдоснафф, начинающийся в общем-то как крайне реалистичный, с точки зрения физиологических подробностей, порнофильм в привычном японском духе, то есть откровенные игры с БДСМ-атрибутикой более чем приветствуются и демонстрируются не без некоего извращенного авторского удовольствия. Учитывая тот факт, что все половые дискурсии в картине, полные до краев всеми 50 оттенками серого, красного и голубого, не являются симулякрами, а актёры кончают по-настоящему, то «Нику дарума» до определённого момента, естественно, воспринимается исключительно как эдакий агрессивный вариант разного рода пинку, только любовно очищенного Тамакичи Анару от всяких эстетских признаков чувственности, подспудной морали и всего того, что не является тотальным hard без смысла, страха и упрека в угоду порно hoc est quod. Какая уж тут философия, коль режиссёра интересует лишь одно: насколько терпеливой и умелой окажется объект многочасовых соитий, ведь всему есть предел? Или всё-таки нет?!
Как известно, нику дарума — это национальная японская кукла без рук и без ног, тождественная Бодхихарме, приносящая счастье. Праматерь русской матрёшки, дарума используется в новогодний час для загадывания желаний, но в случае если в течении двух лет сбычи всех мечт не происходит, ради очищения куколку сжигают. Именно в такую куклу, но в обесчеловеченном виде, и предстояло превратиться героине кровавого порноопуса Тамакичи Анару, когда она перестала принимать все правила жестоких игр со стороны её партнёров, вошедших в раж неистовой сексуальной агрессии, вспыхнувшей по сути иррационально. Во всяком случае, внятных переходов от просто сексу к тотальному насилию в фильме нет; ломанный, близкий к формату хоум-видео, кадр взорвётся жестокостью слишком резко, порно перестанет быть таковым просто постфактум. Мальчикам захотелось поиграть ещё…
Не углубляясь в мотивацию поведения своих героев мужеского пола (Кана в этом смысле выписана более чётко), Тамакичи Анару в последние полчаса ленты разряжается кровавой баней, в которой будут секс в зияющую рану, секс с искалеченным трупом, кастрация и зверское смертоубийство, извращения нахлынут штормовой волной почти без перерыва на «чай, кофе, потанцуем?», причём в ленте вполне осознанно произойдёт эффект двойного взгляда, ведь реальность «фильма в фильме» никто не отменял, и запечатленный режиссером в роли самого себя неприкрытый девиантный снафф становится такой же неотъемлемой частью сублимированных авторских желаний, что и у свихнувшихся актёров, переставших адекватно различать мир по ту сторону камеры и зрачка оператора. Подавленные, дикие и совершенно алогичные комплексы нашли своё воплощение в лишенной всякого права на слово героине, превращённой не в божество, но в убожество, на которое выплескивается весь мрак, что таился во глубине сознания её не то друзей, не то просто партнёров. Но сама суть их отношений не менее важна, чем то во что они переросли; фиксируя обыденность жизни героев в экспозиции фильма, давя на безысходный примитивизм их существования, Анару задаёт весь дальнейший минорный тон всем их нетривиальным и горячечным порноэкспериментам. Если не к чему стремится, если патока плоти сочится желаниями, если мания кино заменяет его магию, а внутренний мирок убог так же, как и убранство комнаты — съёмочной площадки, то ждать вестей не от Бога, но от Дьявола приходится совсем недолго.
Полая, невыносимая, нервозная тьма, изредка прорезаемая эхом стонов, криков. Тремор камеры, подернутый электрической занавесью помех и — резкая вспышка. Брызги крови, лежащий на полу и сочащийся слюной и кровью язык, пляска неистовых страданий на покрытом бинтами лице. С бесстрастным хирургическим аккуратизмом плоть расчленяется, отслаивается кожа — тонкая как пергамент, обнажается до кости, заливая ливневыми потоками крови расхристанное пространство постели. Смятые простыни, они еще помнят те акты бесстыдного удовольствия, запечатлен