Сколько ни смотрю фильмов Эрмлера, никак не могу понять: у него случайно получалось сомневаться в революции или специально? Вроде бы, абсолютно все говорит о том, что он за революцию и радостно ее встречает. А, вроде бы, нет. Выбор Никитина на главные роли, религиозность в языке, особенно в этой картине… Это постоянно будто перечеркивает намерение режиссера снять агитационный фильм. Такое ощущение от картин Эрмлера, что он постоянно спорит со своим внешним (разумом, положением, и тд) и со своим внутренним. Именно из-за этого и возникает глубина в его картинах. И именно поэтому они до сих пор смотрятся с огромным интересом.
Этот фильм один из тех, которые с момента выхода и до сегодняшнего дня не потеряли актуальности. Здесь с большой психологической точностью рассматривается движение человека от как бы «ноля» до одного из строителей коммунизма. Интересно, что в позиции «ноль» главное качество героя — сострадание и сопереживание. И именно оно делает из просто болванчика человека, к которому мы сразу же подключаемся и неотрывно следим за ним. Вообще в первой части, пока память не вернулась к Филимонову, он был как бы юродивым. Он был тем, кого с древности почитают на Руси. И именно деревня, именно это что-то архаичное, простая деревенская женщина поддерживали его все время его беспамятства. В какой-то древней колыбели хранилась личность Филимонова до того момента, как он не увидел «Эпоху». И тут начинается, на мой взгляд, самая потрясающая часть фильма. Та часть, где мы видим как бы подсознание героя. Где он сталкивается сам с собой. Сталкивается со смертью, сталкивается с собой, с богом, с бессмысленностью, с ощущением бесконечности. Он будто находится в вечном ужасе апокалипсиса — в своем сознании. Мертвый Иисус на кресте в противогазе грандиозен. Противогаз и танк не дают ему ни малейшего шанса на воскресение. Не дают ни малейшего шанса будущему. Новая смерть, смерть не «человек-человек», а «машина-человек» будто не дает ни малейшего шанса на будущее, на какую-то духовность, если можно так сказать.
Потом, когда герой уже попадает в Ленинград, мы видим, как все теперь здорово устроено, как классно теперь живется людям, но почему-то никак не покидает ощущение того, что это все ненастоящее, что это все теперь одна большая машина, где чему-то человеческому нет места. Где все даже хорошие вещи будто исходят из машины. В новом обществе все знают, что такое хорошо, что такое плохо. И все направлено только на то, чтобы допричесывать старый мир по этой новой системе. И, как бы, все классно, конечно, коммунизм и все дела, но человека, вот этой вот как раз единицы, со страхами, с переживаниями, с копаниями в себе, а главное, с состраданием, больше нет. Правильность заменила сострадание, заменила человечность. Ну и в полном отказе от своей жизни видится что-то очень и очень страшное. Что-то, что присуще больше машинам, а не людям. Хотя, возможно, это все так смотрится сегодня. А тогда это смотрелось иначе. Потому что у меня совсем нет понимания, как Эрмлера пропускала цензура в те далекие годы.
Сколько ни смотрю фильмов Эрмлера, никак не могу понять: у него случайно получалось сомневаться в революции или специально? Вроде бы, абсолютно все говорит о том, что он за революцию и радостно ее встречает. А, вроде бы, нет. Выбор Никитина на главные роли, религиозность в языке, особенно в этой картине… Это постоянно будто перечеркивает намерение режиссера снять агитационный фильм. Такое ощущение от картин Эрмлера, что он постоянно спорит со своим внешним (разумом, положением, и тд) и со своим внутренним. Именно из-за этого и возникает глубина