Темный переулок, стук каблуков по ровной поверхности асфальта. Идеальный момент чтобы быть пойманной. Идеальный момент чтобы быть убитой. Но, как известно, на пару маньяков со скудной фантазией частенько встречается один, но с уникальными представлениями о том как совершать смертоубийства, отказываясь от откровенной похабщины насильственного ремесленничества в пользу создания истинного искусства смерти.
Темный переулок, мнимое ощущение безопасности ночного, все ещё не спящего Токио. Томное дыхание сзади, беспамятство.
Являясь пионером в жанре экстремальных ужасов aka псевдоснаффа и эрогуро (чисто японская разновидность guilty pleasure с мертвыми кавайными девушками, рассеченными по самые помидоры), «Подопытная свинка 2: Цветок из плоти и крови» Хидеши Хино по прошествии более чем тридцати лет после своего скандального выхода воспринимается не столько как намеренно шоковая лента, но как абсолютно вписывающийся в канву современного contemporary art и акционизма субъект, к тому же использующий максимально возможности тогда ещё, в середине восьмидесятых, не самого распространенного направления как found footage. Если отбросить внимание от изощрённой натуралистичности и прислушаться к тому что в фильме говорит маньяк в самурайском облачении, то иллюстрации жестокости воспринимаются как необходимое дополнение к той речевой эквилибристике антагониста. Лишив речи и всякой возможности двигаться свою жертву с мало чем запоминающейся внешностью, маньяк-самурай превращает себя в процессе вивисекции по живому в самого настоящего оратора-демагога (и, кажется, импотента), логика слов которого совпадает с бытовавшими тогда, за пять лет до краха «Японского экономического чуда», в японском обществе настроениями истончающегося благополучия.
Фильм чуть более чем полностью близок к видео-арту, в котором нарратив играет едва ли не третьестепенную роль, тогда как на первый план выходит выплескивание на экран присущего Японии середины восьмидесятых индустриального безумия, сводящего с ума и — доводящего в свою очередь до оргазма. Много позже индустриальный кошмар на пару с перверсивной сексуальностью выльется в «Тэцуо, железном человеке» Синьи Цукамото, но именно «Цветок из плоти и крови», тесно связанный с определенными эстетическими направлениями японской культуры, одним из первых зафиксировал хаос постоянного индустриального развития и порой невозможность человека за ним успеть, не утратив, собственно, главного — осознания себя как отдельную личность. Оттого этот безумный и безымянный маньяк одет в старинное облачение самурая, оттого он, выбирая наиболее типичных представительниц Токио, совершая над ними ритуал новой персонализации (тело как объект для искусства, расчленение как основной метод телесной трансформации), буквально придает им совершенно иную форму своего существования. Если из речей маньяка зритель более-менее начинает понимать кто он, то жертва обретает свою индивидуальность лишь после смерти, становясь тем самым цветком из плоти и крови, который расцвел только на несколько мгновений. Но они, пожалуй, стоили того?!
Темный переулок, стук каблуков по ровной поверхности асфальта. Идеальный момент чтобы быть пойманной. Идеальный момент чтобы быть убитой. Но, как известно, на пару маньяков со скудной фантазией частенько встречается один, но с уникальными представлениями о том как совершать смертоубийства, отказываясь от откровенной похабщины насильственного ремесленничества в пользу создания истинного искусства смерти. Темный переулок, мнимое ощущение безопасности ночного, все ещё не спящего Токио. Томное дыхание сзади, беспамятство. Являясь пионером в