Семейные правила

Спасает дельфинов и рушит систему, И мусор бросает раздельно… Вечерний Берлин. Спешащие поезда, взмывающие вверх небоскребы, огни рекламы. На рождественских улицах горят миллионами карминных лампочек добродушные верзилы Санта-Клаусы. Выкрасть женщин нет никакой проблемы: всего-то хлороформ вкупе с дозой алкоголя. С детьми еще проще: схватить всеми забытого на площадке мальчонку, подобрать подкидыша, ну а бездомную русалку лет 15-ти с подведенными a la эмо глазами и приглашать не надо — сама зайдет погреться. С утра на последнем э...таже заброшенной высотки не работает лифт, выход на лестницу замурован. Убогое, ждущее ремонта пространство многокомнатного лабиринта плотно забито холодильниками, ящиками с банками и бутылками, коробками с едой. На белой, поделенной пополам доске — свод «Правил семейной жизни». На месте главного злодея — озабоченный мужчина в кухонном фартуке: ему ведь еще завтрак готовить и памперсы у малыша менять. Когда вот так просыпаешься — с чьей-то пяткой у правого уха — главное сразу разведать обстановку и найти выход с ножом/топором/битой склянкой. Однако динамика преступления уже вовсю работает на похитителя. Кстати, знакомьтесь. Оливер, бывший клерк страхового агентства, который, к слову, очень любит читать книжки, решил собрать себе семью, словно это обычный конструктор, и поскреб по сусекам столицы. Жена, дети, бабуля с бульдогом… Прорубленная в «свободу» стена оказывается квартирой номер два, откуда забираем прокоммунистического деда и револьвер. Итого: шесть выкраденных жизней, не считая собаки (вместе с Оливером образцовая семь-я), у каждого бэйджик с семейным статусом и кормежка строго по расписанию. Не волнуйтесь, еда что надо. К тому же Оливер затарился эээ… месяцев так на шесть. Впрочем, вряд ли кого-то остановит гастрономическая фантазия «а в тюрьме щас ужин… макароны»: самосознание и свобода выше презренной оленины с ежевикой. - Как думаешь, он шизоид? Или просто социопат? - (пауза) Готовит он хорошо… Самое время полистать учебник по психологии. Возможно, где-то там, на полочке, в третьем ряду, он притаился в квартире, напоминающей не только пищевую базу, но и городскую библиотеку. Пока что крупным планом — пухлый том по педагогике. Но мы никуда и не торопимся. Социальный психолог Стэнли Милгрэм как-то описал жестокое преступление, совершенное ранним утром в престижном квартале Нью-Йорка. Ни один из тридцати восьми свидетелей, наблюдавших из окон, не пришел жертве на помощь. Вероятно, каждый посчитал очевидным, что кто-то другой уже вызвал полицию… Так что хоть наши пленники и проявят известную изобретательность в попытках выбраться, Оливер прав: никто не спасет, ничего не изменится. И не потому даже, что дом заброшен, а потому что в мегаполисе человек одинок и «всюду принципы невмешательства» (тут впору процитировать песню Николая Носкова, причем целиком). По телевизору объявят трагическую пропажу Клеопатры фон Вальденхохайм. Это не бабушка из дома престарелых, это французская бульдожка, которую выкрали вместе со старушкой. Хорошая память о человеке. Основной вопрос — уже не выбраться, нет — понять, кто такой Оливер Экштайн и что ему, собственно, надо. Вряд ли пальба из окошка поддержит версию о сартровском Герострате, хотя без экзистенциализма все же не обойдется. А вот заминированный выход и прихотливо сервированный стол (ни в чем себе не отказывайте) отбрасывают отчетливые тени на фаулзовского Калибана. И смысл-то ведь в том, что нельзя так просто запустить эксперимент и быть уверенным в развязке. А если знать, что нельзя, но все равно отчаянно надеяться, балансируя на грани патологии и просветления? В зоне, свободной от гламурных цветофильтров и фотошопа, по колено в вязком сиропе рождественской драмеди плоскостопо бредет совсем не плоской души человечек, сильный, слабый, гневный, рыдающий, карающий и милующий Бог-отец и просто кулинарный «Папа». Как же так случилось? Ведь и Бога-то нет, весь вышел… Сюжет меж тем потихоньку движется в стокгольмском направлении, персонажи из разных социальных слоев, идейных лагерей и поколений группируются в коалиции, дружат бокалами, поругиваются, обживают оазис условной свободы на крыше. Желтый-цвет- фэн-шуй в рамках трудотерапии замечательно укрепляет отношения, а маленькие трагедии в present perfect биографий подтверждают неслучайную случайность в переплетении судеб (на полках крупными планами — учебник по анатомии, «Миф о Сизифе», мануал для юного пиротехника). Что им Оливер, этот маньяк-безумец-блажной, они сами открывают себя заново, претерпевая удивительные метаморфозы. И когда в одно прекрасное утро мир изменится навсегда, взорвется виановским звонким абсурдом (ах, это хрустящее, снежное, жгучее!), с фантазией, которой позавидовала бы и Мерет Оппенгейм, потому что завтрак случится вовсе не меховой, да и нужен ли он теперь вообще, — когда зазвучит сердечной чистоты музыкальная тема, сотканная из улыбок ангельских, про безвестного героя, что «в парке кормит голубей и с детишками не спорит, не кладет их рано спать», — тогда и придет ошеломляющее открытие, что раздражавший эстонской неспешностью и визуальной расхлябанностью фильм все это время держал внимание без малейшей возможности отписаться, вытянул-таки из тебя душу и сделал такую милость — стал своим. По-настоящему. Крупным планом (беспощадным, спойлерским, уж извините) — собрание сочинений Берта Хеллингера. А впрочем… ну их, эти книжки! Жизнь интереснее.Скрыть