Шестеро негодяев с разной степенью ментальной пришибленности и сексуальной возбужденности совершили акт жесточайшего группового насилия по отношению к двум сестрам. Более-менее придя в себя от всего произошедшего, но окончательно растеряв по пути остатки собственной вменяемости, девицы-сестрицы решили показать насильникам почем же фунт лиха-перепиха.
В японском жанровом кинематографе традиции так называемого revenge movie, а также rape & revenge(насилия и мести), имеют несколько кардинальных, а потому начисто изменяющих вектора собственного развития и эволюции, различий, главенствующим среди которых является то, что японский кинематограф мести, воздаяния по заслугам всем бессчестным и бесславным, имеет характер сугубо маскулинный, а не феминистический, как, к примеру, в лентах на эту тему европейского и американского производства. За редкими эксплуатационными исключениями «Госпожи кровавый снег» и ее нескольких продолжений, в японском кинематографе сформировалось издавна и исторически глубоко сложилось еще со времен сегунатов, что мстителем в первую очередь обязан быть мужчина — самурай, ронин или якудза, не суть важно — тогда как женщине, даже если ее подвергли насилию, положено сносить все испытания души и тела, тлея в собственном долготерпении. Месть — дело сугубо мужское, опасное, кровавое, жестокое и беспощадное, и не место женщине брать бразды умиротворения отступников и насильников хотя бы потому, что в Японии к садомазохизму и сексуальному садизму относятся тоже крайне спокойно ввиду чрезвычайной традиционности последних во всем многоголосом пространстве японского социума. И лишь с началом расцвета на излете 60-х годов прошлого века в японском кинематографе эротических и порнографических плодов страсти вида pinku eiga и roman porno устоявшийся статус-кво о том, что женщина не может быть мстительницей, был повержен сначала фильмом Кадзуо Гайры Комидзу «Потроха красавицы» 1986 года, отыгравшем в очень экстравагантной манере сюжетный твист о бумеранге половым преступникам, в конце 90-х продолжившись «Кинопробой» Миике, а в нулевых расцветших с той или иной степенью собственной удачливости в фильмах Нисимуры и Игучи, хотя у последних менее очевидно, чем может показаться изначально.
«Кровавые сестры» 2000 года многофункционального Даизуке Яманоути, хоть и всплывшие на поверхность из бездн японского андеграунда, но и ныне остающиеся не сильно известными широкой массе публики, пожалуй, более всего соответствуют общепринятым канонам rape & revenge, будучи от начала и до конца классическим с точки зрения своего сюжетного построения фильмом о женской мести насильникам, впрочем, не без определенных финальных сюрпризов, несколько меняющих привитое первоначально восприятие всего ранее увиденного. Яркий пример предельной малобюджетности и экономной аскетичности, фильм Яманоути, бесспорно, уходит своими корнями не в сугубо японские парадигмы отмщения с их буддистской философией бытия и плавным погружением в сплин экзистенциализма по-японски, но в грайндхаусные мотивы «Дня женщины» Мейра Зарки и его многочисленных переложений, вариаций на тему и постмодернистских перепевов. Но Яманоути, уложив всю мораль своей картины в привычную фразу о том, что все мужчины — сво…, а потому заслуживают лишь самой наижесточайшей и наикровавейшей казни за совершенные изнасилования, в «Кровавых сестрах» определенно меры не знает, увлекаясь во всех патологоанатомических подробностях изощренным садистским гиперреализмом киноязыка и тошнотворным, но весьма характерным для всего японского подполья, натурализмом, превращающим на выходе фильм «Кровавые сестры» не в кино как таковое, оттеняющее любую прозаичную в своей беспощадности реальность своими выпуклыми формами предметной условности, но в саму реальность, отменяющую напрочь все стандарты привычной, здоровой кинематографичности.
Яманоути очень буквально принял идею о том, что кинематограф обязан отражать окружающую жизнь детализированно и подчас омерзительно, и фильм воспринимается в разрезе самого что ни на есть неизобретательного радикализма, атавистической нигилистичности, анархистской бескомпромиссности, не предлагая ничего иного ни для героев, ни для зрителей, кроме как сойти с ума от своей жажды крови и справедливого отмщения, которое все больше и все очевиднее приобретает черты упоения собственной властью, собственной жестокостью, неконтролируемой никем и ничем. Даже у самой благородной и самой справедливой в мире мести должны быть границы, а если их нет, то чем тогда жертвы обыкновенные отличаются от тех же маньяков обыкновенных? «Кровавые сестры» внятного ответа даже не пытаются найти, попросту уравнивая до дикого нуля и омерзительную шестерку насильников, и дуэт сестричек-истеричек, наслаждаясь хаотической изощренностью, которая, по Яманоути, и есть тем новым миропорядком, с которым надо лишь смириться и слиться, пока еще не пришли по твою темную душу и белое тело.
Шестеро негодяев с разной степенью ментальной пришибленности и сексуальной возбужденности совершили акт жесточайшего группового насилия по отношению к двум сестрам. Более-менее придя в себя от всего произошедшего, но окончательно растеряв по пути остатки собственной вменяемости, девицы-сестрицы решили показать насильникам почем же фунт лиха-перепиха. В японском жанровом кинематографе традиции так называемого revenge movie, а также rape & revenge(насилия и мести), имеют несколько кардинальных, а потому начисто изменяющих вектора соб