Синяя комната. Все комментарии

Он похож на лягушонка неудачно надутого через соломинку (воздух вышел, а выпученные глазёнки остались), тощенькое, бледное тельце с рахитичным животиком. Она тоже прекрасна: массивный галльский клюв, губы куриной гузкой, широко расставленные глаза. У него есть жена и дочь, она замужем, но разве это может быть преградой для большого и чистого чувства? Конечно же такие мелочи не могут помешать настоящей любви. Что может быть прекраснее потных объятий в душной, синей комнате? Ежедневное враньё, дешёвая конспирация (полотенце на подоконнике — рогат...ый в отъезде), всё это — неотъемлемые атрибуты светлого, искреннего чувства… Сладкое забытье заканчивается в тот момент, когда она теряет мужа, а он жену. Остаток фильма напоминает старый анекдот про секс в период траура: медленно и печально. Неторопливые сцены допросов, воспоминания главного героя, и вся эта роскошь тянется бесконечно, непростительно долго. Главный герой говорит очень мало, в основном смотрит в камеру печальными, навыкате глазёнками. Заметно, что он очень гордится своими мужскими статями, любовница неоднократно повторяет мантру про то, что он» самый красивый». На вкус и цвет… На такой суповой набор, каким предстаёт Амальрик в этом фильме, польститься можно только с сильной голодухи. Ровное, беспросветное зрелище не вызывает эмоции, хотя нет, вызывает недоумение. Зачем снимать подобные отстранённые, лишённые режиссёрской и актёрской мышцы, истории? Вяленькие страстишки скучающих буржуа не оживляют даже сцены изобилующие голыми телесами. Если Стефани Клео ещё есть чем порадовать эротомана со стажем, то Амальрику надо быть скромнее. Отвислые, б/ушные чресла, безмышечный, дрябленький торс — такое тельце надо прятать, а не выставлять напоказ. Голый Амальрик в кадре, вызывает чувство неловкости, хочется крикнуть — прикройте эти мослы! Ну хорошо, нет у героя каменных мышц играющих под атласной кожей, наверное он обладает прекрасной, возвышенной душой? И этого нет, он суетлив, мелок, жалкий обыватель и приспособленец. За что его обожает героиня Клео абсолютно непонятно. В заслугу создателям можно поставить то, что они выхолостили детектив Сименона, превратив его в тоскливую, скучную драмку из жизни провинциального среднего класса. Назвать это мутное варево триллером нельзя, это оскорбление для жанра, криминала здесь не больше чем в программе «Давай поженимся». «Турне» Амальрика — режиссёра подкупал иронией, своеобразным юмором, сцена в которой упитанная тётка вытаскивает из задницы трёхметровый серпантин, не может не подкупать своей искренностью и свежестью. В «Голубой комнате» всё сделано очень пресно, невкусно и без тени иронии. Любовь? Её здесь нет, со стороны главного героя есть похоть, и боязнь возможных последствий. Он равнодушно прозябает весь фильм, есть женщина — хорошо, нет женщины — ещё лучше. Человек — рыба с холодной кровью. Итог. Скучная, безжизненная невнятица. 3 из 10Скрыть

Это так по-мужски — бросать своих любимых после первой и единственной страстной ночи, считать что секс это просто секс, без обязательств и без предательств, банальный позыв тела, жаждущего новую плоть. Лицо Жюльена укутано вуалью покровительственной тьмы, слова здесь лишни и ничтожны, хотя они будут произнесены, конечно, шепотом, вполголоса, брошены окурками вслед, небрежно и поспешно, в то время когда глаза их пересекутся в единой точке, взгляды зарифмуются, а пространство синей комнаты, ставшей их личным раем на одну лишь ночь, такую теплую и... такую нежную, кажется череcчур уютным. Обманчиво уютным. И из этой каморки, пропахшей страстью, похотью, спермой и кровью, он вырвется наружу, войдя в пределы адского четырехстенного гроба, разбитого паутиной решеток. Заложник своей сиюминутной влюбленности, принятой за любовь. Это так по-женски — страдать, извиваться в клубах дыма беспечной страсти, позволять себя любить и жестко, и больно, и нежно, не замечать призраков прошлого и бежать, бежать, бежать от настоящего. В никуда, в эту синюю комнату, где их лишь двое, и лишь сладостная темнота укрывает их обнаженные тела, танцующие свой бесконечный танец. Эстер не боится ничего, ей нечего скрывать, и она готова на все, ради очередной встречи, ради нового акта страсти в Синей комнате, но жаль что не Красной. Да, возможно, это ее последний шанс на настоящую любовь, на неподдельное чувство, без фальши семейственности, без притворства счастья, без лукавства удовлетворенности. Но, увы, эта ночь, это утро стали последними в ее жизни, хотя она по-прежнему продолжала считать, что даже смерть не разлучит их. Представленный впервые в рамках прошлогоднего Каннского кинофестиваля, шестой фильм Матье Амальрика-режиссера, «Синяя комната» 2014 года лишь формально привязан сюжетными стежками к одноименному роману небезызвестного французского автора многочисленных детективов о комиссаре Мегрэ Жоржа Сименона. Используя лишь фабулу литературного первоисточника и детонирующий ближе к финалу тротил напряженной и неожиданной развязки, Амальрик в большей степени создает не чуждое ему жанровое кино со всеми своими привычными маловыпуклыми формами, а фильм-созерцание и фильм-отрицание, не отмежевывающийся ни от сонливого шарма французского нуара, ни от постмодернистских украшательств «новой волны», существуя на определенном стыке, срезе эпох и кинематографических воззрений, а потому претендующий на некую авторскую самобытность и отсутствие дополнительного контекста, что делает «Синюю комнату» не столько острокритическим авторским высказыванием на злобу дня при изначальных возможностях материала, а эдаким монотонным размышлением вполголоса, почти шепотом, на вечные темы любви и смерти, вырванными страницами из интимного дневника влюбленной и порочного, который Амальрик дает на миг прочитать всем зрителям. Очевидно, что «Синяя комната» — герметичное кино — ловко зарифмовывается с «Летней ночью в городе» Мишеля Девиля не только своим первородным родством общего замкнутого художественного пространства, сначала представляющего из себя комнату в отеле, где нежатся обнаженные служители Эроса, потом — комнату для допросов, а в финале — тюрьму, не только наличием в центре всей драматургии фильма обособленно символичных Мужчины и Женщины, но — темой любви, которую понимают оба персонажа фильма очень по-своему, очень по-разному, а потому их чувство, зародившееся инстинктивно, как зов плоти, обречено уже по факту зародившегося между ними взаимонепонимания, тотального отсутствия точек соприкосновения на дальнейшее их бытие или небытие. Кажется, что Амальрик сперва создает удушающий драматургический четырехугольник из Ночи, Любви, Страсти и Убийства(обобщенно Смерти, конвульсивного и компульсивного слияния Эроса и Танатоса) с тем намерением, чтобы в дальнейшем, в рамках лапидарного нарратива, превратить его в роковой треугольник из тем Ночи, решившей все, Любви, разрушившей жизнь, и Страсти, испепелившей душу, оставив напоследок в качестве главного последствия Убийство и Смерть, которая расчеловечила и без того неидеального человека. «Синяя комната» — это история одной любви, ставшая историей одного преступления, тогда как сама любовь в картине и есть тем наивысшим видом преступления, наказание за которое всегда приходит; тем омутом, бросившись слепо в который можно утратить самое себя, растворяясь без остатка в другом человеке, намеренно идеализируя его, чудовищно боготворя и не видя, что сумрачный объект страданий является всего лишь смутным субъектом желаний, а желание это еще не любовь, но уже и не страсть, которая движет Жюльеном и Эстер в пору их рокового пребывания в Синей комнате. Все синее, озаренное божественным цветом, неподдельностью искреннtго чувства. Теплом тел, извивающихся в танце обоюдоострой страсти. Все синее, как колер праведного правосудия, которое решит судьбу того, кто слишком был жесток со своей первой и последней настоящей любовью в жизни. Все синее, цвета моря, в котором хочется утонуть, забыться, захлебнуться, поглотиться в бесконечном водном мареве, и перестать любить. Но это невозможно, ибо, перестав любить, перестаешь жить, ты уже мертв и бездыханен. Жюльен и Эстер любили друг друга, и в эту ночь любовь зарифмовалась с кровью, а преступление по страсти стало финалом страстного преступления любви, для которой не может быть рамок просто потому, что любовь безгранична и беспощадна. Любовь — это дьявол, толкающий в пропасть, в пасть адову, но отчего так приятно и сладостно туда падать, не жалея ни о чем и ни о ком?Скрыть