Связанные насмерть. Все комментарии

Талант Кроненберга по истине уникален. Его работы способны проникать в самые глубины человеческой души, выворачивать наизнанку все потаенные человеческие страхи и пороки. И «Связанные насмерть» является одной из наиболее сильных картин. Нам представляют братьев-близнецов, избравших своей профессией гинекологию. Надо сказать немного странный выбор для двух братьев. Можно понять если отдельно взятый человек решил посвятить себя этому ремеслу, но когда вдвоем… Впрочем, если учесть влечение близнецов с самого детства к сексуальной стороне жизни, то... вопросы быстро отпадают. Я не стану вдаваться в излишние подробности касательно сюжета, отмечу те посылы фильма, что заставили меня прибывать в тихом ужасе (в хорошем смысле). Прежде всего меня поразили отношения между братьями. Это не просто 2 близких родных человека, они действительно являются одним целым, поделенным надвое. Несмотря на заметную разницу в характерах, они способны феноменально чувствовать друг друга, понимать. Удивительно показано как они делят между собой женщин. Когда Эллион подцепит очередную барышню и проведет с ней ночь, он твердо настаивает на том, чтобы Бев пошел к ней на свидание и сделал с ней тоже самое. — Мы все должны делить между собой, и женщин-, говорит Эллиот своему брату. При этом они совершенно не испытывают какой-либо брезгливости. Наоборот, их даже возбуждает этот факт, они ощущают эйфорию от того, что женщины принадлежат им обоим. Сцена где они втроем в обнимку танцуют с коллегой по работе заставляет широко открывать глаза на происходящее. Они искренне и страстно прижимаются друг к другу, девушка получает удовольствие в объятьях мужчин, а братья от ощущения близости друг друга. В постельных делах оба проявляют изобретательность. Например привязывание к кровати жгутами женщин с фиксацией медицинским ножницами. Возьму на заметку)) Но размеренная жизнь двух гинекологов ломается с появлением в их жизни актрисы Клэр. Для Эллиота она очередная временная потеха, но Бэв смотрит на нее совершенно другими глазами. Он влюбляется в нее и, похоже, впервые в жизни. Бесплодная нимфоманка, страдающая от наркотической зависимости, которая ей служит как стимулятор для более ярких ощущений для секса, становится объектом обожания врача. Ревность, сомнения, страх перед собственным братом, что он может ее забрать себе, все это в гипертрофированной форме крутится в голове Бэва. В итоге он сам начинает принимать наркотические средства. Постепенно его сознание начинает сходить с ума, реальность предстает в каких-то диких тонах. Мысли о том, что у все большего количества женщин внутренне строение имеет природные патологии, заставляет его принимать безумные решения о проектировании новых хирургических инструментов, скорее похожих на орудия пыток инквизиции. Больше всего меня поразил момент в операционной, когда Бэва медсестра облачала в красный хирургический халат. Не знаю, что конкретно хотел сказать этим Кроненберг, но это было очень похоже на добровольной восхождение Христа на Голгофу. Раскинутые в сторону руки, пронзительный взгляд, устремленный на встречу неминуемого. Я смотрел этот момент затаив дыхание. Торжество и трагичность в одном мгновении безумно поразили меня. Эллиот, понимая какая опасность грозит им обоим пытается всеми силами вытащить брата из этой пропасти, ведь они единое целое, разделенное утробой матери на 2 половинки. Все что происходит с одним, немедленно отражается на втором. Борьба за обоюдное выживание висит как Дамоклов меч над Эллиотом, но… История о жертвенной любви между братьями задевает самые тонкие струны души. Они готовы на все ради взаимного благополучия, цена не имеет значения. И если обстоятельства складываются для них фатальным образом, то взявшись за руки, они с улыбкой пойдут на встречу своей общей судьбе. Эллиот и Бэв осознают, что в этой жизни, кроме друг друга им больше никто не нужен. Но могут ли оставаться такими до конца дней своих? Неужели каждый их них не достоин того, чтобы найти ту единственную, которая сможет наполнить их жизнь новыми чувствами, ощущениями? Они в глубине души признают это. И не смотря на глубочающую любовь друг к другу, они должны быть разделены. Должны хирургически отделиться как сиамские близнецы. Но будет ли жизнь после этого иметь для них какой-то смысл? 9 из 10Скрыть

Совершенно пугающая тема близнецов. Страшная в своей психологической глубине связи — разные тела, мысли, характеры, но разные ли это люди на самом деле? Пожалуй, нет. И возможно ли «личное» счастье с женщиной для каждого из них — если «личное» может быть только одним на двоих? Мутация внутреннего строения организма Клэр — это неизбежная мутация случая: когда-нибудь просто секс стал бы для одного из них чувствами. Это случилось сейчас — когда молодые ученые уже и не так молоды, и достаточно авторитетны, их талант позволяет говорить новое слов...о в науке и кажется, счастье-идиллия не прекратится. Но в самом этом накоплении энергии потенциальная угроза — эффект разорвавшейся бомбы, а Клэр — всего лишь детонатор. Этот подход оправдывает некоторые сюжетные повороты, которые кажутся не единственно-возможными — но здесь логика уступает место року. После фильма, где атмосферное ощущение предопределённости и неотвратимости судьбы, возникает неразрешимый вопрос — а возможна ли вообще жизнь для близнецов в обычном ее понимании? Форма их существования слишком необычна — и невидимая связь в сто раз сильнее всех других энергетик. Что значит жить с самим собой в осязаемом теле — и как можно жить без самого себя, если можно? Джереми Айронс справился с ролью (двумя ролями) великолепно. Во-первых, он один играл обоих близнецов — а значит ощущение «одного» человека реальнее, чем иллюзия «двойственности». Во-вторых — о двойственности. Умение Джереми играть на контрасте, переходить с одной эмоции на кардинально другую в короткое время (причем сохранять при этом всю ту джентльменскую английскую выправку, самоощущение) — все это достигло своего пика в этом фильме. И при том, близнецов можно различить — по концентрации энергии (потрясающе исполненная находка Айронса): строгий, внутренне подтянутый, с напряжением в области шеи — а потому с энергетикой мужчины-защитника — Элиот; и мягкий, более нуждающийся в защите, с расслабленными плечами и чуть откинутой назад головой (за счет расслабленной шеи) — близнец с почти «женским» именем Бев. Кроме всего прочего это еще и история о несвободе (и о необходимости «сравняться» независимо от высоты уровня — несвободен не только более слабый, но и более сильный). Но получив свободу непомерной ценой «разделения»-избавления от более сильного брата, от которого зависел, — сможет ли более слабый занять его место в условной иерархии, сможет ли воспользоваться этой свободой — или во всем этом уже не будет смысла. Не будет. Ведь как можно жить, убив в себе себя?Скрыть

Дэвид Кроненберг, как и другой Дэвид, тот что Линч, всегда в своём кинотворчестве был склонен к выразительной и до некоторой степени мучительной рефлексии собственного витального опыта, с неочевидным, порой излишне завуалированным чёрной вуалью фрейдизма, вуайеризмом фиксируя те или иные перипетии своей жизни, будто заново их проживая и фактически прожевывая в своём авторском кровавом колесе мутаций, как это было, к примеру, в «Выводке», в котором достопочтенный режиссёр в период развода с женой не без садистского удовольствия предпочел выстави...ть всех женщин не в самом лучшем, мягко говоря, свете. Не меньшей глубоко личностной интонацией обладает и фильм Дэвида Кроненберга «Связанные насмерть» 1988 года, являющийся экранизацией бестселлера «Близнецы» американской писательницы Бари Вуд, датированном еще концом семидесятых годов и написанном ей в сотрудничестве с Джеком Гислендом. В этой картине, сюжет которой сводится к любовному треугольнику из братьев-близнецов и одной актрисы, Кроненберг через призму Мэнтлов в сущности сфрустрировал своё истинное отношение к кинематографу как таковому. Что раскованный Эллиот, что геморроидальный Беверли — это аверс и реверс одного человека, что находится по ту сторону камеры, и этот человек, с патологической увлеченностью творящий гомункулусов в своём сознании и сознании зрителей, обнажает самое себя, свою внутреннюю борьбу в миг, когда в ткань повествования врывается актриса Клэр. Её появление нарушает естественный ход вещей, запуская совершенно иной, новый, деструктивный и деконструктивный механизм реальности. Неспешный, монотонный, анемичный и коматозный нарратив, эта реальность авторского сна, взрывается сюрреалистическими вставками, стены обыденности рушатся и разлетаются на клочки синего бархата и красного шёлка, происходит тотальная корректировка привычной реальности. И в ней в авангард выдвигаются не братья Мэнтл, терзаемые любовью к одной и той же женщине, но сама женщина, актриса, которую в финале Кроненберг фактически низводит до монструозного состояния, выбрав в общем-то кинематографический путь не академиста, но эдакого экстремиста, анархиста и нигилиста от мира кино с откровенно куотермассовскими замашками; актёры для Кроненберга, как и человек вообще, лишь материал для исследований на молекулярном уровне, но чаще лишь как сырьё для экспериментов. Причём «Связанным насмерть» можно вменить некоторую атипичность режиссёрского подхода; борясь с академичностью тем и фабул, но полностью так и не выдавив из себя Хичкока, Кроненберг снял «Связанных насмерть» в духе большого стиля, расчетливо вплетая мотивы Буало и Нарсержака. Очистившись от сугубо кинематографической мысли, «Связанные насмерть» являются фильмом, в котором отношения между близнецами есть отражением двойничества и двойственности. Что если на самом деле брат один, а второй — лишь плод его больного воображения из-за невозможности к нормальному сексуальному опыту? Что если все вплоть до финала кошмарный сон, отторгающий личность девиантного доппельгангера? Причём грани между условно добрым Беверли и условно злым Эллиотом режиссером размыты до илистого состояния; Кроненберг не привлекает в качестве аргументов религиозную диалектику, не допуская в кадр ничего святого. Холодный и отстранённый, остраненный внутренне и лощенно ограненный снаружи, израненный трещинами рефлексии и сомнений, мир братьев Мэнтл есть тотальным отражением философской борьбы телесного, плотского, и духовного, платонического, тем примечательнее, что братья — гинекологи, исследователи и врачеватели женского естества. Авторское же восприятие двойственности скорее материалистично, чем метафизично; финальным актом и сопутствующими ритуальными сценами в духе бедняги Алистера Кроули Кроненберг парадоксально отвергает дух в сторону торжества плоти, руша дуализм по заветам Томаса Гоббса и натуралистичного монизма, в ленте обретающего яркую визуальную оболочку с кровавым мясом. Но в то же самое время «Связанные насмерть» это кино о невозможности познания мужчиной женщины. Привычный для режиссёра медицинский аспект в этой картине решен как эдакий сюрреалистический арт-дивертисмент, а не как зловещий богоборческий кошмар. Лишив своих героев белых халатов, по сути убрав как таковую чистоту, и обрядив в кроваво-красные с отливом балахоны, Кроненберг придаёт гинекологии чересчур символический оттенок познавания потаенного. Но при этом и от Эллиота, и от Беверли истинная тайна женщины ускользает, как и от самого режиссёра, напрочь отказавшегося от ранних представлений о Женском как дьяволическом в «Выводке» и «Бешеной». Триолистический психологический ребус, загаданный Кроненбергом, по идее решается или в постели, в духе Фрейда, или в Красной комнате операционной, в духе Линча. Но извращенную сексуальность Кроненберг скрадывает, а Красная комната становится дверью в подсознательное и бессознательное, где непостижимое знание вечного вопроса» Что хочет женщина» трещит по швам алогичностью и антропоморфностью. Разрывая кровоточащую пуповину собственной идентичности, ментальные братья, не сумев совладать и овладеть объектом вожделения, переступают грань дозволенного, сознательно взрастив в женщине монстра без единого следа какой бы то ни было человечности.Скрыть

Дэвид Кроненберг, как и другой Дэвид, тот что Линч, всегда в своём кинотворчестве был склонен к выразительной и до некоторой степени мучительной рефлексии собственного витального опыта, с неочевидным, порой излишне завуалированным чёрной вуалью фрейдизма, вуайеризмом фиксируя те или иные перипетии своей жизни, будто заново их проживая и фактически прожевывая в своём авторском кровавом колесе мутаций, как это было, к примеру, в «Выводке», в котором достопочтенный режиссёр в период развода с женой не без садистского удовольствия предпочел выстави...ть всех женщин не в самом лучшем, мягко говоря, свете. Не меньшей глубоко личностной интонацией обладает и фильм Дэвида Кроненберга «Связанные насмерть» 1988 года, являющийся экранизацией бестселлера «Близнецы» американской писательницы Бари Вуд, датированном еще концом семидесятых годов и написанном ей в сотрудничестве с Джеком Гислендом. В этой картине, сюжет которой сводится к любовному треугольнику из братьев-близнецов и одной актрисы, Кроненберг через призму Мэнтлов в сущности сфрустрировал своё истинное отношение к кинематографу как таковому. Что раскованный Эллиот, что геморроидальный Беверли — это аверс и реверс одного человека, что находится по ту сторону камеры, и этот человек, с патологической увлеченностью творящий гомункулусов в своём сознании и сознании зрителей, обнажает самое себя, свою внутреннюю борьбу в миг, когда в ткань повествования врывается актриса Клэр. Её появление нарушает естественный ход вещей, запуская совершенно иной, новый, деструктивный и деконструктивный механизм реальности. Неспешный, монотонный, анемичный и коматозный нарратив, эта реальность авторского сна, взрывается сюрреалистическими вставками, стены обыденности рушатся и разлетаются на клочки синего бархата и красного шёлка, происходит тотальная корректировка привычной реальности. И в ней в авангард выдвигаются не братья Мэнтл, терзаемые любовью к одной и той же женщине, но сама женщина, актриса, которую в финале Кроненберг фактически низводит до монструозного состояния, выбрав в общем-то кинематографический путь не академиста, но эдакого экстремиста, анархиста и нигилиста от мира кино с откровенно куотермассовскими замашками; актёры для Кроненберга, как и человек вообще, лишь материал для исследований на молекулярном уровне, но чаще лишь как сырьё для экспериментов. Причём «Связанным насмерть» можно вменить некоторую атипичность режиссёрского подхода; борясь с академичностью тем и фабул, но полностью так и не выдавив из себя Хичкока, Кроненберг снял «Связанных насмерть» в духе большого стиля, расчетливо вплетая мотивы Буало и Нарсержака. Очистившись от сугубо кинематографической мысли, «Связанные насмерть» являются фильмом, в котором отношения между близнецами есть отражением двойничества и двойственности. Что если на самом деле брат один, а второй — лишь плод его больного воображения из-за невозможности к нормальному сексуальному опыту? Что если все вплоть до финала кошмарный сон, отторгающий личность девиантного доппельгангера? Причём грани между условно добрым Беверли и условно злым Эллиотом режиссером размыты до илистого состояния; Кроненберг не привлекает в качестве аргументов религиозную диалектику, не допуская в кадр ничего святого. Холодный и отстранённый, остраненный внутренне и лощенно ограненный снаружи, израненный трещинами рефлексии и сомнений, мир братьев Мэнтл есть тотальным отражением философской борьбы телесного, плотского, и духовного, платонического, тем примечательнее, что братья — гинекологи, исследователи и врачеватели женского естества. Авторское же восприятие двойственности скорее материалистично, чем метафизично; финальным актом и сопутствующими ритуальными сценами в духе бедняги Алистера Кроули Кроненберг парадоксально отвергает дух в сторону торжества плоти, руша дуализм по заветам Томаса Гоббса и натуралистичного монизма, в ленте обретающего яркую визуальную оболочку с кровавым мясом. Но в то же самое время «Связанные насмерть» это кино о невозможности познания мужчиной женщины. Привычный для режиссёра медицинский аспект в этой картине решен как эдакий сюрреалистический арт-дивертисмент, а не как зловещий богоборческий кошмар. Лишив своих героев белых халатов, по сути убрав как таковую чистоту, и обрядив в кроваво-красные с отливом балахоны, Кроненберг придаёт гинекологии чересчур символический оттенок познавания потаенного. Но при этом и от Эллиота, и от Беверли истинная тайна женщины ускользает, как и от самого режиссёра, напрочь отказавшегося от ранних представлений о Женском как дьяволическом в «Выводке» и «Бешеной». Триолистический психологический ребус, загаданный Кроненбергом, по идее решается или в постели, в духе Фрейда, или в Красной комнате операционной, в духе Линча. Но извращенную сексуальность Кроненберг скрадывает, а Красная комната становится дверью в подсознательное и бессознательное, где непостижимое знание вечного вопроса» Что хочет женщина» трещит по швам алогичностью и антропоморфностью. Разрывая кровоточащую пуповину собственной идентичности, ментальные братья, не сумев совладать и овладеть объектом вожделения, переступают грань дозволенного, сознательно взрастив в женщине монстра без единого следа какой бы то ни было человечности.Скрыть