Самое знаменитое китайское проклятие, ввергающее в исступленное смятение всех правоверных, кроме, естественно, истовых дзенбуддистов, звучит просто: «Чтоб Вам жилось в эпоху перемен!». Перемены эти, естественно, бывают двух и не более типов: или война, или революция, причем природа этой революции, ее доминирующий характер, заключающийся в экономическом или политическом переустройстве, абсолютно не важны. Стихия любой революции иррациональна и кошмарна в своей сопутствующей социальной деструкции.
В некой неведомой фантомной колонии где-то в Японии в один не самый прекрасный день ее бытия произошло второе. Революция, которую взяли в свои руки дети, бунтующие против родительского диктата. В один миг все было разрушено, а привычные устои низвергнуты в бездну тысячелетий. Для этих детей, увлекшихся иррациональной стихией революционного разрушения, матерью родной стала царственная Госпожа Анархия, грудное молоко которой они пьют взахлеб, а отцом родным — девиантный Господин Либертинаж, позволивший детям примерять на себя роли взрослых и играть с присущими лишь несовершеннолетним максимализмом и непосредственностью во взрослые игры, в очень взрослые игры, в том числе и в постели, рядом с иссушенными трупами бывших родителей, от доминации и условностей которых Дети освободились всецело.
За четыре года до того, как итальянец Пьер Джузеппе Мурджа прошел по тонкой грани детской порнографии и пасторальной мелодрамы в своем неоднозначном «Распутном детстве», японский авангардист-анархист Сюдзи Тераяма, многие фильмы которого и поныне способны ввергнуть в краску даже самых отпетых извращенцев, в 1971 году представил на суд публики и критиков свой полноценный режиссерский дебют — фильм «Томатный кетчуп императора», ставший водночасье как кинематографическим манифестом авангарду и свободе от Тераямы, так и просто сюрреалистическим безумным эпатажем, балансирующим где-то за рамками привычного, обыденного и скучного.
В любом авангарде грани допустимого крайне размыты и нечетки, а любую мораль и вовсе проще не замечать и не подменять ее эвфемизмами; Тераяма в своем дебюте продемонстрировал все возможности авангардного искусства, играя на неоднозначности и шокирующем контенте своего фильма, который видится не более чем притчей и переосмыслением ряда крупнейших в Азиатском регионе исторических катаклизмов, начиная от японского вторжения в Китай(а из истории мы знаем ЧТО творили японцы на территории оккупированного Китая), окончания Второй Мировой, для Японии завершившейся политическим сеппуку, приходом к власти в Китае и Корее коммунистов, принесших с собой не блага земные, а кровавые знамена культурной и прочих революций, атака на Хиросиму… Список можно продолжать и события тех бурных лет выглядят как истинный кошмар и безумие на фоне сюрреалистического инфантильно-сексуального хаоса, показанного Тераямой в «Томатном кетчупе императора». Практически об этом и писал Уильям Голдинг в своем шедевральном «Повелителе мух», а Тераяма благодатное наследие Голдинга всего-лишь переосмыслил, вплетя в идеологическую паутину своей ленты и темы пьянящей природы власти и всеобщего разрушительного безумия. Дети слишком заигрались и вышли из-под контроля, контроля, порожденного порядком, который в свою очередь с легкостью становится диктатурой и авторитаризмом.
Существующий в двух версиях, как короткометражка и как полноценный 88-минутный фильм(но между первой и второй версией можно смело ставить знак равенства), «Томатный кетчуп императора» воспринимается и в качестве вызова тогдашнему закосневшему японскому социуму. Практически в то же самое время в японском кинематографе начался расцвет психо-сексуальных и садомазохистских «розовых фильмов», а по стране прокатилась волна студенческих бунтов. Таким образом, японское общество вступало со всем миром в 60—70-х гг. ХХ века период распутства и познания свободы, отвергая учения отцов. Не правда ли хиппи были сродни бонзам китайской культурной революции? «Томатный кетчуп императора» — всего лишь отклик на тогдашние тенденции времени, отклик вполне в его духе, и со временем приобретший еще более скандальный флер. Это, безусловно, кино не для всех и не для каждого: для кого-то слишком мрачное и гнетущее, или слишком извращенное, или просто созданное фантазией безумного человека. Это фильм-сон, от которого не будет трезвого пробуждения, сон разума, который рождает чудовищ, но на сей раз у этих чудовищ милые детские лица.
Самое знаменитое китайское проклятие, ввергающее в исступленное смятение всех правоверных, кроме, естественно, истовых дзенбуддистов, звучит просто: «Чтоб Вам жилось в эпоху перемен!». Перемены эти, естественно, бывают двух и не более типов: или война, или революция, причем природа этой революции, ее доминирующий характер, заключающийся в экономическом или политическом переустройстве, абсолютно не важны. Стихия любой революции иррациональна и кошмарна в своей сопутствующей социальной деструкции. В некой неведомой фантомной колонии где-то в Я