У падающих есть крылья

Петер Бруннер- молодой австрийский режиссер, ученик Михаэля Ханеке, который отказывается снимать « в подражание мастеру», и таким образом спасает и себя, как творческую единицу, и плоды своего труда. За его плечами две полнометражные картины: дебютная работа «Мое слепое сердце» и «Те, кто падают, могут летать». Вот как раз о втором фильме и хотелось бы сказать пару слов. Филигранно талантливая работа с мощнейшей проблематикой принятия смерти в своей основе вызывает колоссальное отторжение едва ли не на физическом уровне. Из зала хо...чется выйти даже тем, кто за свою зрительскую карьеру ни разу не позволял себе подобных эксцессов. Я вот не позволяла, однако дважды (!) была морально готова удалиться, но, уговорив себя остаться, в итоге не пожалела. Неприятие частично связано и с острым ощущением манипуляции, игры со зрительским восприятием, от которой едва ли можно отмахнуться, если мы смотрим что-то, что способно потрясти нашу психику, призвав к действию самые эффективные ее защитные механизмы. После просмотра можно удариться в остракизм и неуемное критиканство, но отрицать очевидное невозможно- все элементы вашего организма перестроились. Что-то в вас умерло во время сеанса. А что-то, наоборот, увидело жизнь. Картина наполнена символами: и цветовыми (траурный черный- пассионарный красный- жизнеутверждающий зеленый), и анималистическими (свиньи ассоциируются в данном контексте с зарождающейся сексуальностью, агрессивностью и непредсказуемостью теневого материала психики человека). Бесконечный просмотр видеохроники с участием покойной бабушкой является по сути формой эмоциональной мастурбации, а сбивчивый ритм дыхания при астматическом припадке рождает звук будущего экстатического удовольствия на грани стона. Естественность жизненного цикла, в котором жизнь замещается смертью, а на смену смерти снова приходит жизнь, находит свое воплощение в принципах дыхания: вдох (жизнь)- выдох (смерть), однако остановка на этом этапе может привести к саморазрушению. Новый вдох. Цикл замыкается. Однако, тело Кати реагирует на кризис перебоями в дыхании. На теле Пии — сыпь явно психосоматического характера. Тело в картине Бруннера выступает не просто внешней оболочкой, а живым воплощением всех душевных порывов, чутко регистрирующим и реагирующим на любое внутреннее движение. Все героини картины- женщины. Они олицетворяют детство, юность и старость. Со смертью бабушки (старости в значении старых установок, старой ситуации, например детства, которое безвозвратно ушло и больше никогда не повторится) юность (Катя) должна трансформироваться в зрелость, убив при этом инфантильное нутро (Пия). Как уничтожается инфантильное нутро? Посредством чувственного осмысления смерти. Чужая смерть- всегда предтеча своей собственной. Самый страшный эпизод- маленький ребенок, запертый в загоне. «Хочешь узнать, где теперь твоя бабушка?» Кажущаяся неоправданной жестокость трансформируется в спасительную лазейку: нельзя построить новое, не уничтожив старое. Нельзя повзрослеть, не убив в себе прежнюю наивную сущность. Тема прощания также тянется красной нитью через всю картину, ибо прощание знаменует собой не только фактическое «до свидания», сказанное умершей бабушке, но и смирение перед неизбежным переходом на новый уровень экзистенции. Отношение к женщинам, как к дочерям хаоса, способным дойти до края и познать его (хаоса) структуру, характерно и для Ларса Фон Триера, которого Бруннер откровенно цитирует, навевая воспоминания об «Антихристе». Так же, как и в «Антихристе», постулируется тема особой связи женщин с природой, которая в восприятии фон Триера есть церковь Сатаны. Женщины не только порождают жизнь, но и забирают ее: сцена потрошения рыбы апеллирует к эпизоду другого фильма другого режиссера, а именно «Зеркала» Тарковского. Своей картиной Петер Бруннер задает очень высокую планку не только окружающим, но и самому себе, таким образом, бросая вызов и испытывая себя на прочность. Будем надеяться, что дальше будет только лучше. Еще совершеннее, если только это совершенство будут способны вынести наши глаза.Скрыть