Мне импонирует творчество Чень Кайгоу (Кайгэ/Кайге) своей верностью традициям китайской культуры. Он ставит исторические фильмы, в которых нет места элементам сянганской фентези, ставшей чуть ли не визитной карточкой китайских фильмов в историческом антураже. У Кайге не найдете сонмов штампованных воинов в раззолоченных доспехах, летающих героев и прочей нелепицы, рассчитанной на то, чтобы заокеанское жвачное, как можно чаще ахало по ходу просмотра. Фильмы Кайге рассчитаны на своего, китайского зрителя и на тех европейцев, которые еще не отравлены сянганским ядом. Поэтому Чень часто прибегает к литературной и исторической основе.
И здесь он остался верен себе. «Сирота» — экранизация пьесы Цзи Цзюн-сяна «Сирота из рода Чжао» (или «Сирота Чжао»). Написанная в эпоху монгольского владычества, когда впервые за тридцать веков китайской истории вся страна была захвачена варварами*. Драма была направлена, в первую очередь, против тирании Юань. В образе Ту (Т’у) Ань-гy должен был читаться хан-император монгольской династии, а род Чжао автор экстраполировал на китайский народ, истребляемый монголами. Именно поэтому он не стал вдаваться в подробности, и озадачил зрителя отсутствием объяснения причины такой озлобленности Ту Ань-гуя на род Чжао. Отмечу, что я не читал данной пьесы, хотя она была переведена на французский Премаром еще в XVIII в., и ограничился знакомством с синопсисом. Но из него, и из общей тональности, можно сделать вывод, что фильм в основном аутентичен пьесе, и те контаминации, что в нем произошли, заимствованы из драматического источника. У пьесы, разумеется, имелась историческая первооснова — главы Ши цзи Сымя Цяня о наследственных домах Цзинь и Чжоу. В двух словах изложу предысторию нашей истории, в современной исторической традиции.
Период с конца VIII до начала V века вошел в историю Китая как период Ле-го**-отдельных государств. В Поднебесной тогда возникло более 30 де-факто независимых княжеств, воюющих друг с другом. Все они сохраняли ставший чисто формальным вассалитет от Чжоу [не путать с Чжао], потому их правители носили титулы гунов (аналогичны европейским герцогам и графам), а не ванов (царей), в отличие от следующего периода -Чжаньго. Одим из крупнейших княжеств являлось Цзинь. Именно здесь суждено было разыграться трагедии. Род Чжао вел свою линию от военачальника из Чжоу, переметнувшегося к Цзинь. В 597 г.*** его возглавил Чжао Дунь, рожденный от девушки из варварского племени ди. Чтобы возглавить клан, он перебил всех сводных братьев, рожденных от циньской жены его отца. Затем у него произошел конфликт с правителем, Лин-гуном, якобы, из-за повара, избитого последним. Чжао Дунь тут же отправился прочь из столицы. А в это время один из членов его клана Чжао убил Лин-гуна. Вернувшийся Чжао Дун формально был непричастен к убийству, хотя все понимали, что он глава заговора. Но новый правитель-Чэн-гун не предъявил ему никаких обвинений. И только через восемь лет, когда Чжао Дунь и Чэн-гун умерли, в правление Цзин-гуна, глава другого знатного рода, судебный управитель Ту Ань-гу, поднял вопрос об убийстве Лин-гуна. Цинь-гун поддержал обвинение, и Ту Ань-гу, не дожидаясь официального приказа, занялся уничтожением рода Чжао, перебив 300 человек. Уцелел только наследник, Чжао У, рожденный от сына Чжао Дуня -Чжао Шо и сестры покойного Чэн-гуна. Сторонники Чжао подменили его ребенком простолюдина, который, разумеется, тут же был убит, а Чжао У вырастили вдалеке от столицы. Когда У исполнилось 15 лет, Хань Цюэ (в фильме фигурирует как человек со шрамом) представил его гуну и военачальникам при дворе, в зале, оцепленном его солдатами. Те «раскаялись», поддержали Чжао, и гун на сей раз осудил Ту Ань-гу. Последний был казнен, а весь род его вырезан.
Кстати, этот унаследованный от родоплеменного строя, метод борьбы с противниками часто использовался в межклановых войнах за власть и являлся, по сути, привычным юридическим методом, который никого не шокировал. А вот на современного или даже юаньского зрителя это воздействует ошеломляюще. Впрочем, у каждого времени свои скелеты, и те же ныне санкционируемые государствами убийства людей, объявляемых «террористами», еще недавно вызывали бы серьезные скандалы своим полным пренебрежением к юридическим нормам; и в этом плане более одиозны чем упомянутые истребления родов, которые хотя бы имели под собой подобие правовой основы.
Возвращаясь к пьесе и фильму, основная контаминация сюжета заключается в персонаже доктора, добровольно пожертвовавшего своим сыном ради Чжао. Это уже проявление конфуцианской морали, возводящей преданность патрону в абсолют. Также сюжетный ход с детством Чжао У, прошедшем под крылом убийцы его рода является художественным средством эмоционального обострения. Следует заметить — удачным. Ну и военный поход Чжао У не мог состояться в 15 лет. Совершеннолетием тогда считалось двадцатилетие. Во многом прочем фильм вполне аутентичен отображаемой эпохе. Костюмы, реквизит и антураж подобраны грамотно, с консультацией специалистов: историков, этнографов etc., как всегда у Кайге.
Кстати, фильм очень психологичен, этичен, и потому, пожалуй, философичен и аллегоричен. Особенно интересна сцена с прыжками с крыши, когда генерал убрал руки, и мальчик рухнул оземь, а доктор поймал. Это сравнение двух стихий -разрушения и созидания, двух основных сил китайского общества того времени: военных и людей науки, культуры. Если первые, возможно, помогли ханьцам вырасти в единую нацию, то вторые сделали Китай величайшей цивилизацией мира. И вот это второе начало выбирает юный Чжао У, и в этом гуманный посыл картины, несмотря на ужасы раннефеодальной эпохи.
A propos, картина очень атмосферна, чему в немалой степени содействует чудесная музыка с китайском вокалом. Гармоничная преемственность, если помнить, что фильм вырос из оперы.
___
*До того Южный Китай никогда не завоевывался иноземцами, и всегда оставался символом надежды на освобождение, даже во времена Юань. Поэтому Ло Гуан-чжун, написавший в то же время свое «Троецарствие», отдал симпатии южанам, а Цао Цао придал черты монгольской деспотичности.
**поскольку период описан в летописи княжества Лу (Люй) — Чюнцю («Вёсны и осени»), он часто носит ее название.
***все даты до н. э.
Мне импонирует творчество Чень Кайгоу (Кайгэ/Кайге) своей верностью традициям китайской культуры. Он ставит исторические фильмы, в которых нет места элементам сянганской фентези, ставшей чуть ли не визитной карточкой китайских фильмов в историческом антураже. У Кайге не найдете сонмов штампованных воинов в раззолоченных доспехах, летающих героев и прочей нелепицы, рассчитанной на то, чтобы заокеанское жвачное, как можно чаще ахало по ходу просмотра. Фильмы Кайге рассчитаны на своего, китайского зрителя и на тех европейцев, которые еще не отравл