Настя

Данелия — гений. От начала своей карьеры — до настоящего времени. Как-то режиссер и актер В. Меньшов сказал, что если-бы ему предложили выбрать фильм, наиболее точно отображающий времена перестройки, то он бы предложил свой «Ширли-мырли». А для маня это — «Настя». Кто-то из кинокритиков сайта сказал про перенасыщенность деталями. Ребята, это была наша жизнь! Но главное в этом фильме, это почти осязаемое чувство доброты. Оно идет и от героини Кутеповой (или ее голоса), и от героя Ленонова и, конечно же, от Данелии. Перефразиру...я захаровского Мюнхгаузена «Не обозляйтесь, господа, не обозляйтесь!» 10 из 10Скрыть

1993 год. После развала СССР прошло уже два года. Российский кинематограф находится в очень тяжелом положении. Кино могут снимать все, кто имеет деньги. Мастера советского кино уже не могут снимать шедевры, так как и время уже не то, и возраст не тот. Эльдар Рязанов, Леонид Гайдай, Пётр Тодоровский… Их творчество очень сильно изменилось в худшую сторону, и виной этому служит тяжелое время и довольно преклонный возраст мэтров. И лишь только один режиссёр ещё может снимать злободневные картины. Он оказался единственным, кто смог вовремя... остановиться и позже, лет через 10, перестать снимать картины. Его последние работы весьма хороши и смотрибельны, пускай и тоже потерпели небольшое изменение. Имя этого режиссера — Георгий Данелия. К данному фильму очень трудно относиться однозначно. У него есть и много плюсов, поднимающих эту картину чуть ли не на пьедестал, но и есть довольно много минусов тянущих её вниз. Итак, сюжет: 90-е годы. Главная героиня, продавщица канцтоваров Настя, имеет не очень привлекательную внешность. В свои годы она ещё одна. Но не совсем одна. У неё есть больная мать, которая очень хочет, чтобы дочь вышла замуж. Однажды Настя встречает Сашу и приводит его к себе домой, чтобы познакомить со своей матерью. Позже, провожая Сашу, она помогает доброй волшебнице, которая исполняет желание главной героини. Она превращает Настю в красавицу… Данный фильм был снят в очень трудное время и как раз про это трудное время. На экране нам показывают всю «прелесть» 90-х. По улице колесят танки, народ с ужасом ожидает новую гражданскую войну. Обнаглевшие домушники обчищают дома прямо среди белого дня, совершенно не обращая внимания на прохожих. Люди живут бедно. Они плохо одеты, на лице у них печать тоски и сильной печали. Их лишают даже общественного транспорта, отключая ток у трамваев по чётным числам. Но верхушка как всегда жирует. Устраивает какие-то торжества, на которые допускают лишь избранных. Причем прямо на станциях метрополитена, перекрывая движение поездов. Чиновники едят чёрную икру, пьют дорогие вина, а голодные люди печально наблюдают за этим из окон поездов, которые зачем-то, будто назло обыкновенным людям, останавливают на закрытой станции. Чиновники ничего не делают, отлынивают от работы, но зато имеют дорогие автомобили и красивых женщин (Тетерин). А народ продолжает жить только сегодняшним днём, не зная, что произойдёт завтра. Всё это показывает нам Георгий Данелия в своём фильме «Настя». Сюжет нам также повествует о любви Насти и Саши. Чистой, преданной и бескорыстной. Эта любовь является единственным светлым оттенком за весь фильм. Она как бы живет вне времени. Не обращая внимание на происходящие события. Но стоит признать, что она выбивается из стилистики фильма. Выглядит эта любовь как-то сказочно. Хотя Георгий Данелия всегда умещал в своих фильмах красивую сказку и горькую быль. Но тут это выглядит всё-таки немного ненатурально. Пахнет от фильма всё-таки духом мелодрамы. Это первый фильм, где Данелия попробовал её включить. В предыдущих его фильмах на первом месте стоит именно драма с элементами комедии, а тут — мелодрама. Позже Данелия снимет фильм «Орёл и решка», который будет отличаться от «Насти», но жанр у него будет тот же. В кадре не будет только сильной тоски по старым временам. Жизнь будет постепенно налаживаться. Итог: довольно-таки неплохая сказка с элементами были. 6 из 10Скрыть

Возможно, самая странная картина Данелии. Вдруг — ремейк, да ещё и по сценарию Володина, да ещё фильма старого, обаятельного только потому, что покрыто флёром генетической? памяти. Шедевр ли получился? Пожалуй, нечто, что выше оценок. Или драгоценное вино, которому, вспомним Цветаеву, настанет свой черед — обязательно настанет. Вино, приправленное пряностями невероятного, порой грубоватого, но точнейшего юмора — всё же комедия, хоть и лирическая. Володин — напряжённые, болезненно-упоительные диалоги, блестящие глаза, подобные те...м, что попадали в камеру на вечерах поэзии, лёгкие белые платья, улетевшие в неведомую даль, как девичество у старухи. Нет, у Данелии, конечно, не то. У него всегда было — время ли, страна, планета, — главное, вот эта ангельская печаль по людскому несовершенству и людскому же совершенству, не оцененному и не увиденному самими людьми, вот этот ангельский проницательный взгляд, жест, венчающий презираемое и выставляющий на посмешище презренное. Этот сплав едкой иронии с нежной любовью; да, у Володина — дымка очарования, у Данелии — горькая нотка обаяния. Со всеми его фишками, с обязательно теми актерами, чья душа незаперта. И всё же — за тридцать лет изменилось всё, а девяностые были слишком и чересчур, чтобы стать просто фоном. Обе эпохи переломны, но если первая — время широких улиц и высоких рефлексий, вторая — невольный карнавал и невольная же фантасмагория. Пожалуй, те, кто в разгар пресловутой перестройки только родился, усмехаются или не верят; тот, кто вовсю жил тогда, на премьере либо не удивлялся, либо негодовал. Всё и вся тогда примеряло на себя чужие одёжки и слушало «Американ бой», все старики кидались в телевизор бюстами Ленина, а потом несли телек чинить; ждали от армии действий, а она шла в баню, продавала технику или хором собиралась вешаться. Вечный бардак вперемешку с нарождающейся роскошью нуворишей, трамвай на буксире у бронетехники да тихосаповое узаконивание продажности красоты — да что там это, даже ведьмы не удивляли, они уже выходили из Сумрака в широкий русский мир, ничего не боясь. История Золушки из московской мансарды (оригинальная Настя, кстати, ленинградка, впридачу бедно-элегантная, как Фанни Мальво) на этом фоне становится особенно сказочной. Да, во все века мужчины, даже невзрачные, были жестокими, не вглядываясь в «дурнушек» и «выпивая» красавиц. Всегда матери до слёз мечтали выдать дочек замуж. Всегда были девочки, изображавшие из-за комплексов пародию на женщину. Но не всегда для красавиц бывало столько соблазнов сразу. Что вспомнить, какую почти банальную мудрость? Что зорко одно лишь сердце (а сцены «узнавания» в фильме ожидаемы и неожиданны)? Что красота — «огонь, мерцающий в сосуде»? Что не устарела библейская заповедь «не возжелай», в данном случае — чужого места? Да, тут эта заповедь работает сполна — душа старомодной в лучшем смысле этого слова, чистой, старинно-благородной девушки вписывается в её облик тряпичного ангела авторской работы — но не в тело ослепительной красавицы, окутанное дорогущей шубой и поставленное на высоченные каблуки. Интересно, что в оригинальном фильме героине не нужна была дублёрша — она просто расправила плечи и сменила неестественный оскал на улыбку. Нет, здесь преображение серьёзно настолько, насколько и возвращение к себе самой. … А ведь ещё один родной режиссеру и сценаристам чудак писал о таких чудесах — как не вспомнить Андерсена? Случайно ли Настя превращается в «лебедя»? Те же гадкие утята на птичьем дворе, те же кроткие, неприспособленные, но чистые сердцем, что Бога узрят. И тогда совершенно оправданно именно для этих — зрячих — людей Москва иная. Дочь и мать, начальник, на котором можно ехать верхом, верная и любящая подруга, избранник Насти, наконец, — для них рядом ходит не волшебство, но чудо, для них на рельсах и воде играет музыка, а вот проникнуть в мир ведьмы Настя не в состоянии. И не случайно живущую под крышей тошнит от празднества под землёй: нечаянная Маргарита лишняя на этом балу сатаны, как лишни и эти маленькие человеки, с недоумением глядящие из окон поезда метро на шабаш, на дирижирующую блатным оркестром Геллу, и так и кажется, что не «спонсор», этот ухарь-купец, по совместительству вор, а сам Воланд сейчас вырастет над «шоблой», усмехаясь презрительно и цинично. Пусть не всем видна правда — на взгляд ангела свои всегда красивы. Даже проще — для чудаков есть любовь, самая настоящая: она ведь тоже чудак — не ищет своего, прощает… И не зависит её приход, конечно, ни от внешности, ни от ножки, ни от помощи феи ли, ведьмы ли — только от наличия большой души и справедливого сердца. Возможно, именно об этом и думала великолепная ведьма — перед тем, как вновь завалить свой велосипед в отверстый люк на московской дороге девяностых годов двадцатого века.Скрыть

Возможно, самая странная картина Данелии. Вдруг — ремейк, да ещё и по сценарию Володина, да ещё фильма старого, обаятельного только потому, что покрыто флёром генетической (?) памяти. Шедевр ли получился? Пожалуй, нечто, что выше оценок. Или драгоценное вино, которому, вспомним Цветаеву, настанет свой черед — обязательно настанет. Вино, приправленное пряностями невероятного, порой грубоватого, но точнейшего юмора — всё же комедия, хоть и лирическая. Володин — напряжённые, болезненно-упоительные диалоги, блестящие глаза, подобные тем, ...что попадали в камеру на вечерах поэзии, лёгкие белые платья, улетевшие в неведомую даль, как девичество у старухи. Нет, у Данелии, конечно, не то. У него всегда было — время ли, страна, планета, — главное, вот эта ангельская печаль по людскому несовершенству и людскому же совершенству, не оцененному и не увиденному самими людьми, вот этот ангельский проницательный взгляд, жест, венчающий презираемое и выставляющий на посмешище презренное. Этот сплав едкой иронии с нежной любовью; да, у Володина — дымка очарования, у Данелии — горькая нотка обаяния. Со всеми его фишками, с обязательно теми актерами, чья душа незаперта. И всё же — за тридцать лет изменилось всё, а девяностые были слишком и чересчур, чтобы стать просто фоном. Обе эпохи переломны, но если первая — время широких улиц и высоких рефлексий, вторая — невольный карнавал и невольная же фантасмагория. Пожалуй, те, кто в разгар пресловутой перестройки только родился, усмехаются или не верят; тот, кто вовсю жил тогда, на премьере либо не удивлялся, либо негодовал. Всё и вся тогда примеряло на себя чужие одёжки и слушало «Американ бой», все старики кидались в телевизор бюстами Ленина, а потом несли телек чинить; ждали от армии действий, а она шла в баню, продавала технику или хором собиралась вешаться. Вечный бардак вперемешку с нарождающейся роскошью нуворишей, трамвай на буксире у бронетехники да тихосаповое узаконивание продажности красоты — да что там это, даже ведьмы не удивляли, они уже выходили из Сумрака в широкий русский мир, ничего не боясь. История Золушки из московской мансарды (оригинальная Настя, кстати, ленинградка, впридачу бедно-элегантная, как Фанни Мальво) на этом фоне становится особенно сказочной. Да, во все века мужчины, даже невзрачные, были жестокими, не вглядываясь в «дурнушек» и используя по максимуму красавиц. Всегда матери до слёз мечтали выдать дочек замуж. Всегда были девочки, изображавшие из-за комплексов пародию на женщину. Но не всегда для красавиц бывало столько соблазнов сразу. Что вспомнить, какую почти банальную мудрость? Что зорко одно лишь сердце (а сцены «узнавания» в фильме ожидаемы и неожиданны)? Что красота — «огонь, мерцающий в сосуде»? Что не устарела библейская заповедь «не возжелай», в данном случае — чужого места? Да, тут эта заповедь работает сполна — душа старомодной в лучшем смысле этого слова, чистой, старинно-благородной девушки вписывается в её облик тряпичного ангела авторской работы — но не в тело ослепительной красавицы, окутанное дорогущей шубой и поставленное на высоченные каблуки. Интересно, что в оригинальном фильме героине не нужна была дублёрша — она просто расправила плечи и сменила неестественный оскал на улыбку. Нет, здесь преображение серьёзно настолько, насколько и возвращение к себе самой. … А ведь ещё один родной режиссеру и сценаристам чудак писал о таких чудесах — как не вспомнить Андерсена? Случайно ли Настя превращается в «лебедя»? Те же гадкие утята на птичьем дворе, те же кроткие, неприспособленные, но чистые сердцем, что Бога узрят. И тогда совершенно оправданно именно для этих — зрячих — людей Москва иная. Дочь и мать, начальник, на котором можно ехать верхом, верная и любящая подруга, избранник Насти, наконец, — для них рядом ходит не волшебство, но чудо, для них на рельсах и воде играет музыка, а вот проникнуть в мир ведьмы Настя не в состоянии. И не случайно живущую под крышей тошнит от празднества под землёй: нечаянная Маргарита лишняя на этом балу сатаны, как лишни и эти маленькие человеки, с недоумением глядящие из окон поезда метро на шабаш, на дирижирующую блатным оркестром Геллу, и так и кажется, что не «спонсор», этот ухарь-купец, по совместительству вор, а сам Воланд сейчас вырастет над «шоблой», усмехаясь презрительно и цинично. Пусть не всем видна правда — на взгляд ангела свои всегда красивы. Даже проще — для чудаков есть любовь, самая настоящая: она ведь тоже чудак — не ищет своего, прощает… И не зависит её приход, конечно, ни от внешности, ни от ножки, ни от помощи феи ли, ведьмы ли — только от наличия большой души и справедливого сердца. Возможно, именно об этом и думала великолепная ведьма — перед тем, как вновь завалить свой велосипед в отверстый люк на московской дороге девяностых годов двадцатого века.Скрыть