Алексей Балабанов — режиссер, чьи фильмы однозначно не идут в массы и вряд ли могут получить приз зрительских симпатий. Его фильмы, скорее, могли бы получить приз зрительских антипатий — если говорить про зрителя массового. Но ценителей таланта Балабанова тоже немало: понимая размытость понятия «интеллектуальное» я, тем не менее, рискну сказать, что это артхаусное кино для интеллектуалов. Эстетика отвратительного, интертекстуальность, буквализация метафор, натурализм в его творчестве наталкивают на мысль, что перед нами — Сорокин от кино. Но эт
Шедевральное архетипное варьете, гениальный постмодернистский роман, втиснутый в полуторачасовое действо, буквально напичканное символизмом такой концентрации, что вы, не будучи кинематографическим гурманом или литературным академистом, едва ли раскусите этот орешек с первой попытки. А он того стоит. О картине Балабанова, о трилогии «Трофим-Брат-Уроды» всё уже давно сказано, и сказано персоналом куда более квалифицированным, нежели автор, и всё-таки, в рамках современного культурного дискурса, «Про уродов и людей» актуален как никогда. Дабы изб
К сожалению, Алексея Октябриновича с нами нет уже 4 года, однако творения его будут бессмертны, а вместе с ними и его душа. С присущим отстраненным цинизмом Балабанов сумел показать всех демонов «тварей дрожащих». В литературе довольно часто поднимались вопросы порочности человеческой натуры, однако экранизировать эти пороки мало кто решался в полной мере. Но Балабанов никогда не относился к разряду «осторожных» режиссеров, в его картинах нет стерильности, нет гладкости, нет даже намека поберечь нервы зрителя: если есть в жизни зло — стерпи
Фильм встречает зрителя коротким прологом в историю, стилизованным под раннее немое кино. Эта шипящая, чёрно-белая, хрустящая вступительная часть врывается в подсознание, растворяясь там глубже и глубже, вскрывая по мере продвижения паромом по хронометражу запас прочности зрителя. Балабанов не скупится на интимные подробности, но и, как и ещё знающий меру художник, не наносит поверх никакой толстой пудры, по недоразумению принятую за эстетизацию пороков (для этого у фильма достаточно иронии хотя бы во вставках со словами), а скорее наоборот — в