Верно безумно глубоко

Мои любимые — призраки. Так же и с ним. Его любимые — тоже призраки. Хана, Английский пациент. Всё дело в том, что любимые — всегда призраки. Кто-то хватается за безответное чувство, не находя устойчивого стержня в себе самом и зыбкой жизни. Кто-то начинает любить, но знает, что влюблённость растает, как мираж, а обрастёт ли плотью этот пунктир по судьбе? Кто-то любит, но видит, что сегодня его любовь не то, что вчера, а завтра дело призрачное. Все мы пребываем в процессе потери; потеряв или не обретя, часто теряем или не обрета...ем собственную жизнь, каждый день общаясь с призраками несбывшихся надежд. Так что фильм Мингеллы, похоже, совсем не о том, о чём «Привидение» Цукера того же года выхода; это — не о походах с т ого света, это — об опасных свойствах наших чувств. Алан Рикман позже в интервью перед камерой говорил, что в первый день съемок Мингелла, собрав всех, просто попросил «помогите»; напряжение отпустило, ибо помощь всегда радостна. Первый полнометражный фильм режиссёра, по собственному сценарию, с актёром, который после ещё тогда свежего «Крепкого орешка» стал невероятно знаменитым. Звезда одного взошла, звезде другого ещё суждено было взойти: впереди был «Английский пациент», трагедия большого размаха. «Верно, безумно, глубоко» — фильм камерный, фильм, созданный режиссёром-драматургом и одушевлённый актёром (до самого конца карьеры и жизни) театральным, не переигрывавшем, нет, но игравшем так, чтобы было видно, слышно, проникающе кому-то из дальнего ряда. Джульет Стивенсон, такая же необычная, нестандартная, с тем же знанием силы голоса, с тем же умением улыбаться по-особенному и ощущать лицом невидимый пух одуванчика, переменчивое дуновение эмоции, составила прекрасную пару. Первый фильм получился верным, немного безумным, и, безусловно, глубоким. Верным оттого, что никому не приходилось переступать через себя, оттого, что на площадке царило уважение, как опять же вспоминал Рикман, и уважение, вещь глубокая и основательная, отличная от простой химии, рядом не стоящая с суетой и выяснениями отношений, прошла нитью через всю историю. Безумным, совершенно безумным в фильме получилось то, что смерть стала основой практически комедии, комедии светлой, воспевающей жизнь и родство душ, безумным, но опять же верным и глубоким получилось это состояние абсолютной реалистичности фантазии и абсолютной волшебности реальной жизни. На фильме так по-английски нет плёночки лоска, он шершав, непричёсан, как жизнь, в которой слёзы меняются на смех так часто, юмор так ненарочит, а мило-слабая женская отвага так похожа на оскал игрушечного кота перед крысой. Он словно мечта англичан пошутить на похоронах, где шутить нельзя; он — вечное человеческое «он бы не хотел, чтобы я», он — видео постмортем, которое не пугает и пугать не может, ибо любая подобная фотография была актом любви, не убивавшим живого рядом с мёртвым, но воскрешавшим мёртвого для последнего «прости». Фильм об умеющих играть полон музыки, фильм о светлых людях, не умеющих долго страдать, полон света, того света, с того неба, которое героиня-переводчица учит иммигрантку видеть и называть по-английски. По-настоящему темны только первые кадры; женщина, само одиночество снаружи и всё ещё вторая половинка внутри, выходит из преисподней метро, считает шагами верстовые столбы моста и верстовые машины по бокам темнеющей дороги, но уже крыльцо её дома освещено; а дальше свет будет любить героиню так же, как — затаённо-нежно — её знакомые мужчины, будет окружать линии тела и предметы спелым солнечным теплом. Приближающееся яркое красное пятно двери в обрамлении влажной от ночного света садовой зелени перетекает в пятно солнечного света, обрамлённого уже зеленью древесных верхов, дневным окном. Таких буквально экскурсионных следований камеры по самым красивым уголкам отнюдь и заведомо не пейзажных, не экскурсионных мест буде много, и их не замечаешь специально, они приходят и уходят словно сами собой, обыденно. Так и получается, что картина, как и женщина, красива только где-то «на третий пригляд». Все потом будут отмечать это особое привлечение внимания к красоте мира в фильмах Мингеллы; но после будут батальные полотна, а это — это этюд. Будут миры, а это — мирок. С появлением в доме мёртвого дом оживёт, а потом и отпустит, как отпускает пленника крепость, эта странная крепость с вечно по забывчивости незакрытой дверью. Впрочем, она сама не могла быть долго закрытой, она, переводчик в английскую жизнь, переводчик в жизнь из смерти. Музыкант потеряла музыканта, но волшебница нашла волшебника. Камера в начале выделит, осмотрит, представит каждый предмет, но позже заставит забыть о мелочах, уступит речи, а фильм уступит место спектаклю. Классический, выпуклый диалог, словно снятый камерой со сцены крупным планом, диалог с музыкальными вставками, с опорными точками, на которых полагается аплодировать или замирать с выступающими на глазах слезами. Диалог, изредка прерываемый выходом и уходом за кулисы побочных героев. Театр, снова сменяющийся кинофильмом, в котором сцена приветствия из-за стекла тех, кто жив и нуждается в помощи, зарифмуется со сценой прощания тех, кто уже мёртв, и, к сожалению, не может помочь двигаться дальше. Пронзительным стихотворением всё закончится до финала, как началось после начала стремительным объятием. Но в памяти почему-то остаётся звучать совсем непричастная фильму, инородная строчка: сквозь пелену и пасмурную полночь спешишь ко мне на помощь, чтобы предупредить неверное движенье. Таково свойство любви: даже уходя, уступая, она никогда не проходит. И при этом неважно, стоят ли рядом с нами во невидимой плоти наши ушедшие, или же мы сами согреваем себя неумирающей памятью о них, логически завершая, как неоконченные повести, недосказанное ими. Режиссёр и актёр теперь это точно знают, но нам не спросить. 7 из 10Скрыть

Оно понятно, первый фильм. Как задалось, так и дальше пошло. Началось выжиманием соплей, и закончилось, в общем-то, Английским пациентом, квинтэссенцией соплевыжимания. У тётки, которую называют девушкой, и девушкой красивой, хотя она страшна, как крокодил, помирает возлюбленный. Причём комично, как-то там от боли в горле, скорее всего, анафилактический шок, а в больничке тупо адреналина под ручками не было. Короче, тётка в горе, но ей сильно горевать не дают. Она типа харизматична, и вокруг неё, как вокруг мёда, роятся мухи. То скаче...т трататуй подвыпивший поляк-эмигрант (тётка занимается адаптацией эмигрантов, а в качестве хобби поигрывает на пианинах). То вдовец заглядывает, не надо ли чего. Начальник и тот глаз положил, да не по нему пирог. Сожителя тётки играл-таки сам Алан Рикман, Царство ему Небесное. Харизматичный красапет всё-таки был. Кто ей после этого нужен? Посему тётка рыдает, зовёт любимого, и тот берёт и приходит. Заклинала ж Ивановым днём. Тётка всё это, конечно, сама выдумала. Но выдумка её живая и объёмная оказалась. Её бы в психушечку, но она же дома заперлась — всю неделю прогуляла, на работе не показывалась. Миловалась с трупиком возлюбленного, скакали они, аки козы, а потом… потом она типа многое поняла. В общем, стандартный исход, вполне предугадываемый. Но местами прям таки взрыд берёт. Фильм очень английский, надо сказать. Это американцы заботятся, чтоб тётки были красивыми, чтоб были красивые интерьеры, чтоб всё было красиво. Тут всё примерно как английский завтрак и обед — мясо непрожарено, овсянка какпопалошна, абы была. Химии между какими бы то ни было героями не чувствуется, всему надо верить. Всё типа очаровательно непричесано. Чтоб было совсем красиво, оператор солнышка подпустил, в окошечко камеру на природу насовал. Диалогов на природе тоже подпущено, и даже ребёночек родился, типа символ новой жизни, которая у тётки непременно будет. В общем, фильм слащавый, но если уж очень нечего делать или ты снейпоман — можно и посмотреть.Скрыть

Всё дело в том, что любимые — всегда призраки. Кто-то хватается за безответное чувство, не находя устойчивого стержня в себе самом и зыбкой жизни. Кто-то начинает любить, но знает, что влюблённость растает, как мираж, а обрастёт ли плотью этот пунктир по судьбе? Кто-то любит, но видит, что сегодня его любовь не то, что вчера, а завтра дело призрачное. Все мы пребываем в процессе потери; потеряв или не обретя, часто теряем или не обретаем собственную жизнь, каждый день общаясь с призраками несбывшихся надежд. Так что фильм Мингеллы, по...хоже, совсем не о том, о чём «Привидение» Цукера того же года выхода; это — не о походах с т ого света, это — об опасных свойствах наших чувств. Героиня фильма — переводчица, помогающая эмигрантам адаптироваться в новых условиях. И это символично: её клиентам, которых она опекает, как детей, приходится стоять на грани двух миров, заново учиться видеть небо, землю, простые вещи — называть их другими словами, видеть их другими глазами. Героиня — музыкант, пианистка, музыкантом был и её ушедший возлюбленный; музыка сближала обоих. Героиня — женщина, некрасивая, но полная того светлого жизнелюбия, которое притягивает мужчин сильнее красоты. Её любимый умер совершенно нелепо, неожиданно; и героине, как в первых кадрах фильма, каждый день приходится выходить не только из преисподней метрополитена, но и из преисподней своего отчаяния. Музыкой, воспоминаниями, своей любовью она одухотворяет опустевший дом. Теперь она находится на грани двух миров, теперь она учится новой жизни; и любовь её просто не может не вернуть умершего к ней. И этот призрак, выкликанный, вымоленный и выстраданный, — безусловно, плод её воображения, но не плод безумия. Он нужен был ей так же, как она была нужна своим клиентам. Начальник, влюблённые в неё мужчины, сестра с племянником, — все, значащие для неё немало, появляющиеся, как побочные герои в пьесе-диалоге, ненадолго, но наносящие какие-то новые штрихи на портрет героини, — были бесполезны, пока она не смогла до-узнать и до-понять ушедшего мужа и проводить его без слёз. Фильм об умеющих играть полон музыки, фильм о светлых людях, не умеющих долго страдать, полон света, того света, с того неба, которое героиня учит подопечную видеть и называть по-английски. По-настоящему темны только первые кадры; женщина, само одиночество снаружи и всё ещё вторая половинка внутри, считает шагами верстовые столбы моста и верстовые машины по бокам темнеющей дороги, но уже крыльцо её дома освещено; а дальше свет будет любить героиню так же, как — затаённо-нежно — её знакомые мужчины, будет окружать линии тела и предметы спелым солнечным теплом. Приближающееся яркое красное пятно двери в обрамлении влажной от ночного света садовой зелени перетекает в пятно солнечного света, обрамлённого уже зеленью древесных верхов, дневным окном. Таких буквально экскурсионных следований камеры по самым красивым уголкам отнюдь и заведомо не пейзажных, не экскурсионных мест будет много, и их не замечаешь специально, они приходят и уходят словно сами собой, обыденно. Так и получается, что картина, как и женщина, красива только где-то «на третий пригляд». Все потом отметят это особое привлечение внимания к красоте мира в фильмах Мингеллы; но после будут батальные полотна, а это — это этюд. Будут миры, а это — мирок. Алан Рикман позже в интервью перед камерой говорил, что в первый день съемок Мингелла, собрав всех, просто попросил «помогите»; напряжение отпустило, ибо помощь всегда радостна. Первый полнометражный фильм режиссёра, по собственному сценарию, с актёром, который после ещё тогда свежего «Крепкого орешка» стал невероятно знаменитым. Звезда одного взошла, звезде другого ещё суждено было взойти: впереди был «Английский пациент», трагедия большого размаха. «Верно, безумно, глубоко» — фильм камерный, фильм, созданный режиссёром-драматургом и одушевлённый актёром (до самого конца карьеры и жизни) театральным, не переигрывавшем, нет, но игравшем так, чтобы было видно, слышно, проникающе кому-то из дальнего ряда. Джульет Стивенсон, такая же необычная, нестандартная, с тем же знанием силы голоса, с тем же умением улыбаться по-особенному и ощущать лицом невидимый пух одуванчика, переменчивое дуновение эмоции, составила прекрасную пару. Первый фильм получился верным, немного безумным, и, безусловно, глубоким. Верным оттого, что никому не приходилось переступать через себя, оттого, что на площадке царило уважение, как опять же вспоминал Рикман, и уважение, вещь глубокая и основательная, отличная от простой химии, рядом не стоящая с суетой и выяснениями отношений, прошла нитью через всю историю. Безумным, совершенно безумным в фильме получилось то, что смерть стала основой практически комедии, комедии светлой, воспевающей жизнь и родство душ, безумным, но опять же верным и глубоким получилось это состояние абсолютной реалистичности фантазии и абсолютной волшебности реальной жизни.Скрыть