Земляничная поляна

Почему старые фильмы не предаются забвению и не перестают быть интересными даже в наше прогрессивное время, когда компьютерная графика и спецэффекты во многом определяют успех картины? Ответ прост: старые фильмы — настоящее искусство. Не зарабатывание денег, не средство насадить массам какую-то нелепую идею, а прежде всего отражение режиссером своей субъективной реальности и попытка объяснить её окружающим. Фильм сложен, очень сложен. Уверена, что мне предстоит осмыслить ещё более половины того, что хотел донести Ингмар Бергман. Н...о, несомненно, многие мысли уже не дают мне покоя. Старость, которая не так далека как кажется; профессия и отношение человека своему жизненному долгу; эгоизм во многих его гранях и истинное проявление сочувствия — я думаю об этом долго и много. В «Земляничной поляне» большое количество знаков и символов. Даже само название некоторая идиома, перекликающаяся с понятием «место, где тебе было хорошо». Фильм ведь правда, во многом построен на воспоминаниях и сновидениях; особенно страшно и впечатляюще первое — оно со всей яркостью показывает силу душевных терзаний профессора. В глаза бросаются часы без стрелок. «Я умер ещё при жизни» — не это ли подразумевает режиссёр? Тема одиночества и прощения красной нитью проходит через всю кинокартину. В самом начале повествования невестка обвиняет Исака Борга в чёрствости, но дальнейшее развитие сюжета убеждает совершенно в обратном. На самом деле профессор помогла многим и делал это искренне. Вопрос в том, что привело его к этому существованию лишь внутри себя? Монологи героя объясняют его внутреннюю борьбу и осознание собственных ошибок. Главная заповедь врачей — прощать. Можно рассуждать очень долго, настолько глубока и многогранная работа Бергмана. Я с твёрдой уверенностью могу сказать — она понравилась мне безумно! Для человека, который ищет себя и пытается увидеть суть, а не яркую обёртку — идеальный вариант. Сюжет, монтаж, выражение мыслей и переживаний героя вызывают только восторг. Единственное, немного не хватало динамики и красочности. 9 из 10Скрыть

Перед нами — наиболее ранняя (наравне с «Седьмой печатью») работа кинорежиссера, чьим широко известным в узких кругах именем порой характеризуют жанр артхауса. Простим ли фильму его почтенный возраст и сделаем несколько скидок? Нет, не сделаем. Иначе количество пустых похвал затмит собой подлинные достоинства. Их немного, но они весомые. Деталь старой эпохи, времен, когда легендарный режиссер только начинал свою работу с полнометражными лентами, и в первой же своей полноценной работе уместил все основные, но пока что не выдел...енные преимущества. Интересное, не затянутое повествование, при учете полного отсутствия динамики. Понятные образы и поступки. Психологизм, который пока что не очень глубокий, но явно более проработанный, чем у героев ширпотреба. Превратности семейных отношений и тема приближающейся смерти, конечно же, прилагаются. Нет ни актеров, исполнявших главные роли, ни тем более самого Ингмара Бергмана. А «Земляничная поляна» — все еще душевный фильм, на тему путешествия к самому себе, случайных встреч и… просыпанной земляники. Почему именно ее? Сам не знаю. В расцвете жизни не подозреваешь, какая именно деталь сыграет решающую роль на закате дней.Скрыть

Прекрасная картина «Земляничная поляна» Бергмана вполне может называться чистым совершенным кино. Это невероятно изысканное, но в тоже время простое кино. Старые воспоминания и утраченные года профессора Иссака образуют этакий рассказ или монолог, где он открывает душу и выворачивает сердце наизнанку, говоря, что вся его жизнь была в работе и суете, но жалеет ли он о том времени, да нет. Он обладает внутренней слаженностью характера, серьезным настроем. Но в тоже время он является обычным человеком, у которого как и у многих, в жизни ...не всё так гладко. И будто рассказывая историю старому другу, он подчиняет тебе всего себя, заставляя понимать и даже сопереживать его персонажу. Безусловно, Виктор Шёстрем сыграл гениально, на его лице будто всё написано, мы действительно видим человека, который устал от жизни. А его размышления и визуально невероятные сны просто превосходны, и даже вписываются в наши реалии, спокойно переплёвывающие все эти обыденные банальности. Смена плана — это отдельная благодарность режиссеру. Если в «Персоне» было все нестандартно и непредсказуемо, тот тут просто сама гениальность. Великолепно выстроен и сюжет, он ни капли не тривиален, а даёт задуматься о жизни, о смерти и мн. др. И знаете еще что, я особо не люблю в фильме самокопания, но тут — сцена, где профессор видит сон и попадает в аудиторию — выше всяких похвал. И после просмотра, понимаешь, что жизнь за окном такая и есть сама по себе. Нам же никогда не понять, ни жизни, ни смерти. Как говорилось в фильме: «Столько учился, а знания не стоят и гроша».Скрыть

Когда человек не может заснуть, терзаемый мыслями о прожитой жизни, о ее смысле и свершенных поступках минувших лет, которые в будущем оставили свой неизгладимый след, то спасение от бессонницы приходит в обличии самого сокровенного эпизода из прошлого. Эпизод называется «светлые уголки памяти», которые подобны мимолетным видениям, но способны проникнуть в рассудок. Тогда наступает долгожданный покой, ведь нет ничего более важного, чем самому осознать смысл собственной жизни, убедить себя, что прожитые годы не прошли даром, раз уж на ...подсознательном уровне в голове всплывает самое светлое, чистое видение. Тогда бытовые дела остаются на периферии, они становятся чем-то само собой разумеющимся. Исаак Борг — старый профессор, который предпочитает одиночество как решение от всех бед, он же и терзается от ненавистной бессонницы, так как еще не вспомнил то единственное, яркое воспоминание, способное сомкнуть уставшие веки старого человека. Самое важное помнить, что в контексте ленты «Земляничная поляна» сон счастливого человека не должен сочетать в себе кошмары, от которых сразу просыпаешься в холодном поту, иначе это уже бессонница, как бы парадоксально это не звучало. Кошмары снятся Боргу постоянно. Ингмар Бергман не станет разрушать воздушные замки своих зрителей, которые рискнули погрузиться во внутренний, подсознательный мир Исаака Борга, его монологов, но это не отметает того факта, что автор постоянно будет намекать о том, насколько важно ценить каждый отведенный миг. Никогда не поздно поменять жизнь к лучшему, опираясь на долгие годы прожитых лет и рассудительность, одолеть своих внутренних демонов, которые дико ощетинились, но на самом деле любой человек может одолеть свою гордость, самого себя, если захочет, а желания у героя повествования Бергмана не отнять. Однако жребий, выпавший на долю Исааку не так прост, все зависит от путешествия, после которого Исаак Борг поменяет свои взгляды. Возможно, причиной отклониться от первоначального курса поездки был страх перед безносой Жницей, возможно, резкое желание вспомнить старую любовь, да и вообще само это чувство, про которое и нам не следует забывать. Это повествование не только держится на эмоциях, но и на сильном психологизме. Жизнь, без которой нет смерти, и смерть, без которой не будет новой жизни — суровая правда, однако справедливая. Все персонажи в «Земляничной поляне» представлены так, словно они открытые зубные нервы, помыслы и желания каждого выставлены на показ. Живут в мире Ингмара Бергмана сразу несколько поколений: Борг — старый профессор, Марианна — умная, но терзаемая оправданными опасениями женщина, обыкновенная супружеская пара, молодые, полные энергии люди. Эти образы очень реалистичны, они живые, потому что были воплощены талантливыми актерами, тут и умный взгляд Виктора Шестрема, красота и женственность Ингрид Тулин и неоспоримое, важное участие их коллег со съемочной площадки лишь добавляет значимости этой киноленте. Все они не раз принимали участие в проектах Бергмана, отчего работать с талантливым режиссером было еще проще. Кинолента полна несбыточных надежд, откровенной, кричащей правды о неминуемости человеческой судьбы, о деяниях, что не подлежат изменениям, искуплении и грехе. Это одна из самых одухотворенных картин Бергмана, показанная приемом ретроспективы. А что представляет «Земляничная поляна» для каждого из нас? Это всего лишь идиома, которая служит обозначением любого места, на примере Борга — «поляна» там, где хорошо. Поляной может послужить даже обыкновенная картонная коробка, если вам в ней хорошо. И вдвойне хорошо, если вы убили свою эгоистичность.Скрыть

Помните Фауста? «Я на познаньи ставлю крест, как книги вспомню, злоба ест, отныне с головой нырну в страстей клокочущих горнило, со всей безу…» Профессор никуда не нырнул. Наоборот, замкнулся в медицине, книгах, науке. И «не жалеет об этом». К чужому организму приспособился, а с собственной душой не разобрался. И надо было в семьдесят восемь лет, когда все уже заросло и подрубцевалось, по пути на какой-то симпозиум старости «как назло» встретить эту жизнерадостную девчонку, которая «почему-то» похожа на бывшую возлюбленную. А она п...очему-то не фыркнула на старика, но как назло привязалась к нему. И вот эта чужая неуместная молодость волей-неволей начинает прожигать пожилой скепсис. Своя-то молодость не избыта. Она словно сгусток боли гниет где-то в подсознании, выплескиваясь в удручающие сновидения… Здесь, как в психоанализе: чтобы избавиться от травмы, надо довести ее до сознания, изжить, выговорить. Этой девочке довелось стать катализатором. «-Ты всю жизнь учился, но, посмотри, ты ничего не заешь; -Мне больно, Сара». В итоге она же (символически) дарует старику несвоевременное искупление.Скрыть

Ужас и наслаждение увидеть свой сон не как сон. Увидеть его перед собой, со стороны и без себя. Великое кино — это сновидение. 24 кадра в секунду прорываются через барьер критического вахтера сознания и погружают в сон наяву. Но сон, который пробуждает в тебе всю твою память и который не обрывается после пробуждения. Когда в нашей жизни происходит трагедия — наше сознание пробует защитится от боли существования сдвигом в полуявь-полусон — мы обезболиваем себя безумной надеждой — а вдруг это сон. «Я не мог поверить, что это происход...ит на самом деле… я ждал, что вот сейчас я проснусь и всё это… вот всё вот это окажется сном». Ах, как нам хочется, что бы всё вот так и получилось бы — чтобы мы проснулись от кошмара. Но так не происходит и мы принуждены бодрствовать дальше. Пока не стерпится, пока ничего другого не останется. А как быть, если душа открыта для ужаса смерти каждый миг своего бодрствования. Ведь, что могло бы быть лучше, чтобы всё это оказалось сном. Вот просто всё. Наш страх существования в «настоящем мире» постоянно наталкивается на надежду, что всё это понарошку. Ведь так хочется жить. Хочется жить так и там, чтобы не было боли, зла, неудачи. Чтобы был второй и третий, и тысячный шанс сделать то, что делаешь так прекрасно как это должно было бы быть. Ведь не должно быть смерти, не должно быть боли, не должно быть расставаний, не должно быть болезни лишающей шансы делать, получать, дарить прекрасное. Бесконечное в груди толкает в высь, но упирается в обшарпанную банальную стену немощи и конечности… И чем больше проходит дней, чем ближе согласно дурацкой арифметики двузначных цифр конец твоей единственной жизни — тем настойчивей стучится сладкая возможность отдаться безумию надежды, что всё это сон, что еще чуть-чуть и проснешься и засмеешься — ах какой глупый и долгий сон мне снился… как глупо было бояться, что все мы умрем, что я потерял её, её и его, а еще её и его тоже… пойду позвоню им и мы вместе посмеемся. Но звонить не кому, потому что их нет. Потому что эта дурацкая жизнь не сон. А сон ждет впереди, без сновидений. Когда дни вроде как сочтены, тогда слабость наша, немощь наша, трусость наша протаптывает тропинку в просто сны. Мы с радостью хватаемся за любую возможность уснуть. Ведь там, по ту сторону уже вдоль и поперек знакомой реальности, нас ждет свобода — свобода от тикающих часов, которые нельзя остановить и отвернуть назад, чтобы пройтись вновь еще раз по уже пройденному пути. И что может быть страшней, если уснуть не удается, если груз опостылевшей реальности, бесконечное колесо одних и тех же мыслей не отпускает в сон, где мы свободны от себя-как-наказания. Со временем и наши воспоминания оборачивают снами. Мы еще можем обманывать себя, что мы помним реальность, что мы возвращаемся к тому, что было, но нет — это тоже просто сны. Мы уходим в наши мечты, когда думаем, что просматриваем «то, что было». Нужно ли призывать к бодрости и бдению, есть ли смысл превозносить тот кусок пространства, что мы обозреваем двумя глазами, трогаем руками, топчем ботинками? Не есть ли сны-мечты-воспоминания то собственно человеческое, что единственное вырывает нас из механического мира? Где, кроме как там, по ту сторону прикрытых глаз, мы все можем встретиться — все кто есть и все те, кого какие-то посторонние люди записали, что их уже нет… *** Жить 98 лет, похоронить родителей, мужа, 9 из 10 детей, похоронить всё своё поколение. Чем заполнены твои дни — как движутся мысли… не все ли равно, что ты путаешь каких-то людей — ведь все одинаковы. Но ведь не может быть правдой, чтобы это проклятое мироздание украло все самое дорогое, что у тебя было и тебя саму тоже почти украло. Это ведь всё должно быть просто кошмаром. От которого только надо проснуться. И всё будет хорошо. Жить 78 лет; делать все правильно; любить, желать, ожидать, что тебя понимают и всегда ошибаться. Работать, работать, работать, приносить людям пользу… получить похвалу и участие в представлении с фанфарами… и это всё. Да даже если бы и не всё — даже если бы всё награды, что может придумать и соорудить человек для себе подобных, вдруг были бы нагромождены вокруг тебя — чтобы это поменяло. Разве это сделало бы мир вокруг таким, каким он должен быть — каким он должен быть ради которого ты потратил все силы и всю жизнь. Земляника растет на поляне год от года. Она та же самая — а ты нет. Она будет еще, а тебя нет. Мгновения, которые достойны того, чтобы длиться, длиться и длиться исчезли как дым. Но ты все еще властелин — ты еще, пока еще можешь — ты это уже хорошо научился — ты можешь увидеть то, чего нет — ты можешь раз за разом уходить в свой мир — там где живут самые дорогие тебе и где все еще было возможно… И даже любая неудача в том мире, любой театральный ужас, любой ученический страх, любая «обида» — как она сладка и желанна по сравнению с миром, в котором уже ничего этот нет и не будет — не будет с тобой. Но женщина носит ребенка и она родит его — она должна его родить, потому что любовь не знает границ сна и яви — она плевала на эти границы — она верует, что всё обязано быть хорошо, что приходящее в этот мир твоё дитя будет счастливым — ведь будешь счастливым ты с ним и оно обязательно будет это знать и будет жить в этом счастье — ты все для этого сделаешь. Ты будешь оберегать его жизнь и его сон. Даже когда тебя не будет. Но будет его жизнь и его сон.Скрыть