Под электрическими облаками

Как бы ни было тяжело найти сей фильм в кинотеатре, и как бы ни было легко в интернете, но, увидев восхитительную в своей лаконичности вырезку из отзыва The Hollywood Reporter о безупречности визуального ряда, я однозначно решил поддержать русско-польско-украинского производителя (Русского, благодаря Герману, здесь более всего) и сходить-таки в кинотеатр, не брезгующий показом артхаусного фильма. В предисловие замечу, что в российском кинематографе, а точнее, в лучшей его прослойке, то ли под действием кризисной ситуации конкретно ...в России, то ли из-за какого-то общественного настроя во всём мире, то ли из-за постоянной меланхоличности интеллигенции, представители которой, зачастую, и снимают артхаусное кино, наблюдается явная тенденция к съёмке фильмов, выносящих отнюдь не утешительный приговор нынешнему общественному устрою. «Дурак» критикует, по большей части, бюрократию и власть, «Левиафан» — всему русскому обществу, не только одну илиту, из-за чего некоторые обвиняли Звягинцева в русофобстве, а «Под электрическими облаками», скорее всего, по задумке автора и не был призван критиковать крупные социальные институты, поскольку почти сразу нам дают понять, что кино это «не о простых людях», а о людях «лишних», коих в нашем, да и, впрочем, и любом обществе неоспоримое меньшинство, но у него это всё равно невольно получилось. Пусть центральными героями фильма и получились «лишние люди», которых закадровый голос сопоставляет с Печориным, Онегиным и Чацким (Хоть в итоге никто из героев на оных и не оказался похож), но жизнь их, естественно, как и в первоисточниках, невозможна без людей простых, которые, по версии фильма, являются лишь инструментами в руках «лишних» относительно исторического прогресса, рассуждений о котором, кстати говоря, побольше, чем в самом эпическом произведении Льва Толстого, упоминаемом, что интересно, в самом фильме. Таким образом Герману всё-таки приходится вводить персонажей второстепенных и третьестепенных, и тут он делит всех героев на три группы: прогрессистов, идущих вперед, особо не заботящихся о прошлом, консерваторов, ищущих спасение в прошлом, и эскапистов, которые всеми силами пытаются абстрагироваться от гнусной (В этом определении реальности режиссёр соглашается со Звягинцевым и Быковым) жизни и уйти то ли в себя, то ли в компьютерные игры, то ли в выдуманные миры фантастических книг — это, впрочем, не важно. Герман предоставляет зрителю судить о каждой из этих групп самостоятельно, без предвзятости описывая характеры представителей каждой из этих категорий, выделяя тем самым плюсы и минусы каждого мировоззрения. И, в итоге, мы имеем страшное преобладание минусов над плюсами всех из них, что, в конце концов, и можно назвать критикой, и критикой глобальной. Герман задает вопрос — «Куда двигаться?» — и ответа на этот вопрос в фильме нет. Помимо этого в фильме присутствует, как уже мною было сказано, рассуждение на тему исторического развития общества чуть ли не в духе Льва Николаевича. Герман говорит о спиралевидной модели развития общества, которая предполагает прохождение человечества через одни и те же испытания (ось Х), но будучи на разных этапах технического и культурного развития (ось У). Некоторые персонажи, например, буквально сбежали из вишневого сада Чехова, сталкиваясь с проблемами, присущими дворянству на закате их существования как класса. Сценарная часть фильма имеет силу, но нетрадиционную — интересных и захватывающий диалогов здесь нет, но есть мысль и есть посыл. Вверх ли этот посыл, или вниз — выбирать самому зрителю, фильм оставляет много свободного пространства для личного мнения в составлении его трактовки. Герои прописаны неплохо, не многие персонажи остались к концу «картонными». Вкупе с хорошей актёрской игрой фильм обретает несвойственную артхаусу черту — реалистичность, которой многие иностранные и наши режиссёры часто пренебрегают в пользу углубления скрытого смысла, из-за чего действие получается слишком сюрреалистическим. Авторский почерк, во многом доставшийся режиссёру от покойного отца, узнаваем, и если Вам полюбился сравнительно недавний «Трудно быть богом» не только из-за чернухи, то и эта картина, с фирменными взглядами актёров прямо в камеру и, совсем уж местами, жестокостью, скорее всего тоже Вам полюбится. Подытоживая, хочется сказать, что данный фильм сильно отличается от всего того, что уже было сказано в отечественном, да и в иностранном кинематографе, и уже хотя бы это делает «Под электрическими облаками» много чести. Да, местами что-то не докручено, местами некоторые актёры не доиграли, но это на финальном впечатлении оседает совсем чуть-чуть, благо по большей части картина получилась универсально-хорошей почти для любого зрителя, решившего сходить на серьёзное кино. 8 из 10Скрыть

Мир фильма «Под электрическими облаками» режиссера Алексея Германа (младшего) настолько туманен, что в поиске ориентиров в пространстве фильма я обратил внимание на имена цитируемых и обсуждаемых. Сезанн, Бродский, Малевич, Паскаль. Берег Финского залива узнаваем, но предполагает ли сеттинг сценария узнаваемость Санкт-Петербурга? Может быть это просто город N., существующий в электронном облачном пространстве? Воспользуюсь советом Мераба Нинидзе, вернее словами его «гусара», и проникну в призрачный мир фильма посредством «Черно...го квадрата» Малевича. Ровно сто лет назад было написано полотно. В тоннеле, скрытом за холстом, сгрудились тонны цитат. Развалины трех революций и двух мировых войн мешают идти дальше. Я спотыкаюсь об их осколки и вдруг вижу впереди, в узком пространстве тоннеля, мерцание электронных слов. Это что, будущее? Я слушаю реплики персонажей. Персонажи произносят диалоги с такой интонацией, будто кто-то, сидя за экраном компьютера, торопливо читает сценарий, персонажи вторят читающему. Взгляд читающего то и дело отвлекается на всплывающие оповещения. Снег то идет, то исчезает. И вот, вслушиваясь в бубнящий голос давно умерших героев будущего, я медленно иду вдоль замерзшего залива и натыкаюсь на каркас строения. Остов возвышается над призрачным пространством и чуть не протыкает вечные облака. Будь я в реальном мире, сразу бы вспомнил строящееся здание Газпрома в СПб. Но здесь время растекается в разные стороны при каждом неосторожном шаге. Здание ли это? Каждая из семи частей фильма населена персонажами, воплощенными реальными исполнителями. Призраки соседствуют с людьми так, что сразу и не отличишь реального героя и его призрачное сопровождение. Но воплощение миллиардера отсутствует. Может быть этот каркас и есть его воплощение? Или символ его жизни? Или недостроенный памятник недожитой жизни. Зачем его дочь мучилась вопросом, как увенчать недострой — куполом или шпилем, при этом катая по песку залива воплощение погибшей лошади? Свое путешествие, путешествие дилетанта, в несуществующий, но воплощенный мир фильма Германа заканчиваю с большим количеством вопросов без ответа. Артхаусные фильмы я по-дилетантски различаю на вкус. И «Под электрическими облаками» напоминает мне горькую пилюлю. И горький вкус не потому, что за сто лет, прошедших с момента революции мы так и не научились жить в мире с самими собой. А потому, что так и не научились по-настоящему ценить свое прошлое. 7 из 10Скрыть

Надо сделать так: посмотреть подряд «Письма мёртвого человека»(К. Лопушанский, 1886), а потом «Под электрическими облаками»(А. Герман-мл., 2014). Да, я знаю, что это разные режиссёры, контексты и эпохи. Зато интеллигенция та же. Это и есть типичный постмодернизм? Фильм нашпигован цитатами. «Последний поезд» в первой же новелле, с бессловесным гастарбайтером вместо доктора Баха, и «Бумажный солдат», и «Гадкие лебеди», и «Сталкер», и « Жертвоприношение», и «Я тоже хочу» и «Живой», и, действительно, весь отряд лишних людей советского ...послевоенного кинематографа. Сколько мы смотрели-читали умного-тонкого, слякотно-туманного. А можно и не смотреть. Всё, земляне стоят на черте, ЭТО уже началось. Душа устала бояться. Только не надо Шпенглера, Фукуямы… Потому что рядом задумывается и снимается кино, которое по-прежнему потрясает. Не агитки, не эстетство. Пользуется тем же арсеналом: притча, гипербола, образ. Например? Хотя бы «За Маркса». Правда, от которой перехватывает дыхание, остро нужная правда. А изысканно-туманные страшилки не трогают, и всё. Предупреждение, что доболтаемся? Но оно прозвучало у К. Лопушанского исчерпывающе-реалистично и было забыто. Признание, что мы забыли, чего хотели в 91-м, а сегодня хочется просто исчезнуть, разборки с собой, молекула я или титан… Опять — я, я, я. Моё самосознание, моя рефлексия, мой выбор. Это порядочно и благородно, поддержать в высшем смысле интеллигентную даму, директора уничтожаемого по сути музея, эта усмешка Олега Янковского из 80-х… Но не зря тусит неподалёку молодёжь с деревянными мечами. ВСЯ история стала бутафорией, и СССР такая же фэнтези, как Толкиеновское Средиземье и Германа-старшего Арканар. Ткань фильма, вроде бы, перенасыщена смыслами, вехами, знаками времён, просто деталями-привязками. Вот не довелось услышать или запомнить, как Горбачёв в 91-м объявлял об отставке, а здесь — пожалуйста. И в этом были трагизм и благородство — той же природы, шестидесятнической, интеллигентской, и того же масштаба, как пренебречь получением гранта. Но ничего не кристаллизуется из этой слабосолёной прибалтийской водички. И не найден выход, и сама его возможность не доказана, и, раз уж дело безнадёжно, не вынесен приговор. Хотя намёк есть, но тем, кому он внятен, это лишнее, они знают и так. Брошенный обманутый народ, который всегда отдельно, как за стеклом, бессловесный, которого учат не тем словам. Эта тема в фильме сквозная — несовместимых языковых сред, нежелания слушать, тщетности перевода. Так имитируют коммуникацию брат и сестра, экскурсовод, инвесторы, наркоманы. Самый человеческий — отрывочный и вроде бы ни о чём диалог подростков 90-х, они-то считывают подтексты, понимают друг друга с полуслова. И семья мальчишки, «убитая на Украине одним снарядом», не потрясает, а тонет в потоке фирменных германовских отрывочных фраз. И вот это — не простится. Там ещё только нарастает, и никакой надежды на скорый конец преступного кошмара, а тут уже отрефлексировали и встроили как детальку в художественную ткань. Может, и толкала авторов больная совесть и большая человеческая ответственность, но сработала самим же фильмом диагностированная проблема языка: это высказывание о своих и для своих. А погибать будут все. Такое кино было бы событием в неспешные, роскошные 80-е, когда остановилась история. «Полочная» совершенно стилистика, но ходили бы в ГлавАПУ или ДомЖур на полузакрытые показы… А когда сорвалась лавина, и машина времени несётся задним ходом, набирая скорость, прямо в фашизм, — поздно, бессмысленно, да и противно что-то лепетать опять о себе. Стыдно должно быть, а если просто страшно и жалко — опять себя как страту — зачем тогда нужны имеющие свободное время, чтобы оглядываться вокруг и понимать ход истории, обладающие множеством языков, чтобы сказать?Скрыть

Истории героев закручиваются вокруг дома, архитектурно выполненного в форме спирали DNA. И судьба этой спирали не определена, впрочем, как и всегда — люди. Здесь сразу же дует ветер со снегом и кожей чувствуешь — надо догадываться. Такой мир, где одиночные выстрелы добивают очередями отбойных молотков, сложный. Чутьём его брать надо, боковым зрением. Герман создал настоящее лакомство для тех, кто ест глазами. Цитата за цитатой на фоне совершенно космических декораций, будто не люди, а восставшие титаны русской земли общаются между... собой. Герои полумертвыми подняты из давно забытых национальных недр, перешиты на новый манер и всё же играют, сукины дети! Отличный кастинг, чего стоит одна реинкарнация Сергея Бодрова. Когда видишь его снова, то понимаешь причины его популярности: очень родной и близкий русскому обаянию парень. Умер же человек, а актерская DNA живет, цветет типажом. Чудо же, ребята. Это всё — вечный русский транзит, сериал про жизнь. Это всё, что останется после меня — ДНК и дома из железобетона. Поиск национальной идеи снова в деле, пусть и скованный местами, хромоногий и кривой, но загудел наш кинематограф, греется. В нём есть теперь место для надежды. Транзит — перевоз товаров или пассажиров из одной страны в другую через лежащую на пути третью. 8 из 10Скрыть

Алексей Герман-младший стал говорить о грядущей большой войне тогда, когда это еще не было общепринятым «модным» трендом, когда агрессивная риторика была лишь просто риторикой, грозным сотрясением наэлектризованного докрасна/добела воздуха, а за воинственными, но сугубо популистскими по духу Словами не шло марширующей бодрой походкой Дело. Задуманный еще в конце первой десятилетки сытых нулевых, задолго до массы тектоническо-политических(преимущественно) сдвигов по фазе и просто в сознании обывательском, фильм «Под электрическими обла...ками» пал жертвой Судьбы и Бога художественности, и лента-предостережение, лента-предсказание, смотрящая в сиреневую даль глубинной исторической и социальной перспективы, стала лентой-констатацией, творением, вписанным даже излишне нарочито, если судить по первой реакции после премьеры на Берлинале, в этот всеведущий фактор страха текущего момента, что, бесспорно, является крайне непредусмотрительной, сужающей до фактического минимума, точкой зрения на представленный Германом-младшим(любовно выпестованным, меж тем, в ступе глобальных кинематографических традиций, включая и изыскания собственного отца, гиперралиста Германа-старшего) в «Облаках» многослойный кинематографический материал. Кто-то по определению не преминет сказать, что «Облака» есть суть то же самое, только выполненное в нарочито гиперэстетизированном виде, что и «Трудно быть Богом» Стругацких и Германа-отца; пессимистическая трагедия-антиутопия, обращенная не в будущее(оно, впрочем, в «Облаках» не столь далекое), но в само настоящее, в саму гущу гадкой современности, и говорящая о неизбежности возрождения тоталитаризма и крахе гуманистических идеалов на фоне тлеющей в собственном угаре Империи, России, дрейфующей в безвестность на плоту собственных невоплощенных фантазий и политических оказий, архитектура и искусство которой подчеркнуто монументальны, давящи, гнетущи, подавляющи, но хрупки. Ведущими символами всей ленты, чье хронотопическое пространство попеременно скачет из одного отрезка истории в другой, ведь исключительно будущим 2017 годом сюжет фильма не ограничивается, а семь новелл в стиле Ругон-Маккары, Достоевского, Чехова и прочих классиков, в финале образуют единый портрет эпохи, становится как недостроенный многоэтажный дом, олицетворяющий тотальную разруху и апатию не снаружи, но внутри, многоэтажка, которая буквально стремится ввысь, к небу, но земля ее притягивает все больше, так и поверженный, укутанный одеялом снегов монумент Ленина, который появляется в кадре всегда неслучайно, всегда с авторской иронией, с намеком на острую политическую сатиру, и как главное напоминание о грядущем и неминуемом свержении идолов прошлого, которые для некоторых героев фильма по-прежнему остаются идолами, теми, кто создал из небытия империю, которую тщатся возродить в свою очередь герои фильма. Впрочем, предчувствие беды, предвестие грозы, ощущение краха стоит за каждым кадром «Облаков», за каждой из семи историй, в которых сплелись воедино в тугой узел человеческие слабости и радости, низость и достоинство, неподдельная любовь и омерзительное предательство. Хотя в той же степени в фильме Германа-младшего считываются мотивы и «Хищных вещей века», и «Града обреченного», ибо Герман-младший с неприкрытой авторской издевкой в «Облаках» показывает нынешнее русское общество потребления, застрявшее на полпути в собственном развитии, духовно исковерканное и телесно извращенное, забывшее, что Плоть и Дух должны быть едины и неразделимы и запамятовшее их истинную суть на фоне града авторитарного, а потому неизбежно обреченного. Но это лишь один голос из множества. Голос социальной фантастики, утопающий в причудливых контурах не-мира, не-страны, отныне существующей на стыке реальностей, на сломе эпох, на переломе перемен. Кто-то скажет, что «Под электрическими облаками» с легкостью вписывается и в остросатирический контекст Курта Воннегута, ибо взгляд Германа-младшего на окружающую его действительность во многом созвучен и «Сиренам Титана», и «Времятрясению», причем мотивы второго угадываются больше всего. Именно такое времятрясение, катаклизм не столько внешнего, сколь внутреннего порядка, произошел в одной большой стране, потерявшей координаты собственной эволюции, вошедшей в состояние пике, а потом — комы, превратившей всех персонажей фильма в марионеток, и лишь немногие живы и вменяемы, ищут пути выхода из этой бездны, куда тянет страну власть, подточенная всеми существующими пороками(в этом своем ожидаемом обвинении Герман-младший, увы, оказался не первым и не последним, и фильм становится вписанным в ряд с «Левиафаном» и «Дураком», разыгранным, правда, на фоне предельно стильной будущности, а не концентрированно сгущенной, нашей сегодняшней реальности). И хоть технический прогресс ушел вперед, люди все те же. Немногие жаждут перемен, хотя эти перемены уже неизбежны и трагичны. Режиссер же, хоть и мыслит категориями помрачения и помутнения, как и Воннегут, тщится найти в своих многочисленных героях что-то оптимистическое, спасительное, что-то, что делает их живыми в слепящем мире победившего конструктивизма и политической целесообразности, в мире, где дисконнект и невозможность прямого диалога возведены в степень абсолютизма. Но можно ли «Под электрическими облаками» именовать лишь только сатирической фантастикой, эдаким Воннегутом по-русски? К счастью, масштаб германовского киновысказывания намного обширнее, а для фильма характерна многофактурная романная структура, причем роман этот каждым зрителем будет прочитываться сугубо по-своему, исходя из собственных мировоззренческих представлений и жизненных опытов. Кто-то, в конце концов, скажет, что «Под электрическими облаками» слишком нарочито пользуется типологией «лишних людей», и тут тяжело не признать эту правоту. Втискивать героев фильма лишь только в рамки классической русской литературы, делать из юродивой Вали новую Соню Мармеладову, из Дани — нового Рудина, из вихрастого Петра — нового князю Мышкина или Чацкого, а из Николая — нового Ставрогина, к примеру(ко всем героям ленты так или иначе подходят чуть ли не все типажи русской классики, что является определенной сценарной ловушкой, формализованным по сути универсализмом, дающим столь много толкований, что возникает ощущение намеренно созданной петли Мебиуса) — это попытка к бегству, к посредственной усредненности, к превращению фантастического и в то же время реалистического мира «Облаков»(условного ровно настолько, что политические аллюзии кажутся прозрачнее некуда) в аппликацию архетипов, существующих лишь только ради выкристаллизовывающейся авторской идеи о крахе и дисконнекте, в лишение персонажей права на жизненность. «Под электрическими облаками» фактически сумма слагаемых самого Германа-младшего, совокупность его кинематографических идей и философских воззрений, и та же Валя в исполнении Хаматовой рифмуется с Аницей из «Гарпастума», возникает тема разделенной любви и конфликта между долгом и чувством на фоне катастрофы, Петр и Николай одинаковы в своих взглядах, как и Николай и Андрей из того же «Гарпастума», а модернизированных Паулей Фишбахов ХХI века оказывается много больше, чем один. Даже «самоцветная» советская эпоха, воспетая в «Бумажном солдате», в «Облаках» эффектно отыгрывает свою партию. Даже имена всех героев «Облаков» синонимизируют именам всех персонажей из предыдущих фильмов младшего Германа, который таким образом связывает их в единый морской узел, пишет маслом обобществленную галерею, как Демиург, создает свою Вселенную, движущуюся, впрочем, к Звезде-Полынь в фиолетовом тумане облаков, искрящихся электричеством, на фоне двуличных солнц, идущих к закату, и не менее двуличных лун, грезящих об иной реальности.Скрыть

Картина Алексея Германа-младшего «Под электрическими облаками» продолжает традиции русской литературы и освещает бытие «лишних» людей, столь актуальное в наше время, «ведь на них мир держится». Но говорить хочется решительно не об этом, ничего существенно нового здесь сказать, увы, не получилось, да и нужно ли? Это не самодостаточное высказывание, а скорее, напоминание о том, что уже было озвучено и не раз, своеобразный референс. Гораздо больший интерес представляет философский пласт картины, потрясающий воображение своей проблема...тикой и масштабом абстракции, находящейся под прицелом авторского взгляда. Иосиф Бродский писал о том, что великие художники всегда препарируют либо пространство, либо время. И пока Кафка своим острозаточенным пером хладнокровно вскрывает поверхность замкнутого пространства, Марсель Пруст на страницах семи романов скитается в поисках утраченного времени. Для самого же Иосифа Александровича время воплощалось в жидкой субстанции: «Я всегда был приверженцем мнения, что Бог или, по крайней мере, Его дух есть время… я всегда считал, что раз Дух Божий носился над водою, вода должна была его отражать. Отсюда моя слабость к воде, к ее складкам, морщинам, ряби». Алексей Герман-младший делает еще один шаг вперед: он синергирует время и пространство и изучает их, как антиподов в одной упряжке. Истинная антропологическая трагедия есть существование «временного» человека в равнодушном к людским страстям, «вневременном» пространстве. Все наше прошлое записано затупившимся карандашом в нашей памяти: воспоминания разрушаются синхронно с клетками мозга; объективное невозможно отделить от его интерпретации; фантазия заполняет бессодержательную форму, имитируя истину и образуя таким образом заблуждение, а субъективность восприятия переписывает нашу собственную историю. В этой же плоскости обитает и наше будущее, которое по существу является нашим прошлым, ведь радужные представления о нем давно соседствуют в наших снах с детскими воспоминаниями. Прекрасное далёко- это долгожданная гостья, которая никогда не стучится в твою дверь, не заходит в квартиру, не садится за стол и не пьет приготовленный тобою чай из твоей же чашки. А ты каждый день накрываешь ей на стол. Истинное же будущее- это настоящее, запредельно близкое, оттого и жутко громкое; нарушающее твое личное пространство, вызывающее неизбежное раздражение, козыряющее перед твоим изможденным глазом своими явными изъянами. Что есть настоящее? Точка трансформации будущего в прошлое, столь минимальная, что невольно вспоминается высказывание Введенского: «Начнется мерцание. Мышь начнет мерцать. Оглянись: мир мерцает (как мышь)». Мышь пульсирует, но с такой высокой скоростью, что глаз не регистрирует эту пульсацию и может запечатлеть лишь сплошную череду отрезков времени отсутствия мыши в пространстве. Наш глаз подобен объективу фотокамеры или лучу света, выхватывающему из темноты определенное пространство в конкретный временной интервал. Но этот совершенный прибор фиксирует не только то, что в нем присутствует (диван, стена, картина, ковер на полу), но и то, что отсутствует (покойная мама на диване, любимый пес на ковре), вызывая определенного рода чувства, не имеющие явных для нас причин. Так и с настоящим моментом: мы не успеваем его настичь и зафиксировать, не видим, но остро ощущаем. Эффект 25-ого кадра сомнительного содержания. Все, что вам остается-чувство тревоги. Каждый герой картины самостоятельно борется и с тревогой настоящего момента, и с фантомными болями прошлого, в котором заключалось ослепительное будущее. И все это на фоне совершенно беспристрастного пространства, которое своими необъятными размерами поглощает время посредством давления на человека-носителя этого времени. Сопротивляться бесполезно. Любой крик молчания тонет в выдающихся просторах. Визуальная составляющая постапокалиптична, хотя апокалипсис по сюжету лишь грядет- мир на грани войны. Но это похоже на обманку, ложный ход. Война прошла, и мы видим ее последствия. Человеческая культура навсегда проиграла стихии природы. Это особенно бросается в глаза в образе своеобразного брошенного музея под открытым небом. И памятник Ленину, и пародии на античные скульптуры обдуваются всеми ветрами и омываются всеми дождями. Человек, который не от хорошей жизни ушел в пещеру, а затем стал медленно, но верно всю историю человеческую укрываться за стенами в яростных попытках обособиться от природы, больше не желает или не может возводить крытые конструкции для созданных им артефактов. У него даже не получается построить новое бомбоубежище для собственного тела- застройщик умирает, проект останавливается. Блудный сын, жаждущий самоутверждения в полной автономии, но потерпевший крах, возвращается в материнский дом, но и он, и мать- уже совершенно другие люди. Футуризм Германа-младшего равен дьяволу, ибо, как и последний, заключен в деталях. Легкая штриховка здесь работает значительно эффективнее сочных мазков, коими иные художники от кинематографа рисуют нам дальнейшие перспективы. «Под электрическими облаками»- фильм-медитация, фильм-погружение. Неспешное, поэтапное, но основательное. Фильм-декламация, но без пассионарности в голосе. Фильм- головокружение от преисполненных красотой разрушения пейзажей.Скрыть